Сибирские огни, 1953, № 6

Уставали Машенькины руки: ведь подумать — чуть ли не река через них по капельке, по струйке протекла парного молока. Уставали Машенькины ноги: сколько нужно тропок исходить, чтоб своих любимиц круторогих приласкать, почистить, подоить!.. Погулять бы где-то за оградой, под окном бы с милым постоять, только завтра очень рано надо подниматься девушке опять — будет утром, днём и даже ночью молоко в ведре её звенеть... Вот и платье в синеньких цветочках, хоть и сшила, некогда надеть. Сладок труд, а всё же чуть тревожно Май прошёл — не видела его. Сто бы раз пожаловаться можно, если б только... было на кого. Но в колхозе столько нынче дела, даль такая Машеньке видна, что про отдых слушать не хотела, хоть о нём и думала она. Постоит на бережку у речки, где теперь работает движок, завивая в быстрые колечки голубой бензиновый дымок, поглядит на быстрое теченье, на машину, что подвозит лес (Знают все, что Маша с нетерпеньем ждёт, когда закончат строить ГЭС), и пойдёт, стряхнув опилки с платья, на стоянку дальнюю спеша, потому что некогда стоять ей — беспокойна девушки душа. Провода блестящей паутиной от столба — до нового столба... Поглядит, и вот уже не длинной до стоянки кажется тропа. Вновь летят в ведро косые струйки, пляшут там, о донышко звенят, и мелькают Машенькины руки, даже меньше будто бы болят. Быстрым пальцем много легче стало нажимать податливый сосок, словно их (об этом и мечтала!) заменил уже электроток. Это будет! ГЭС достроят скоро, и в турбину ринется вода. Вот уже колхозные монтёры протянули к ферме провода. Пусть ж е гладят дома Маше платье, что в цветочках синих, будто луг, — скоро можно будет погулять ей, хоть до зорьки, средь своих подруг. Ну, а сны... Так, если разобраться, сны всегда скучны для молодых. Маше нынче только восемнадцать, в эту пору кто же смотрит их! ВОЗВРАЩЕНИЕ Было так... А, впрочем, вряд ли надо вспоминать сейчас, как мой герой распрощался с тракторной бригадой трудовой осеннею порой. Я скажу лишь, что не без причины, — там какой она бы ни была! — он оставил мощную машину и уехал в город из села. На заводе, встреченный радушно, получил герой анкетный лист и впервые как-то равнодушно написал в нём слово «тракторист». Написал. Прочли анкету быстро, занесли фамилию в приказ, и о том, что был он трактористом, все забыли в тот же самый час. Он работал слесарем сначала, бригадиром в цехе стал поздней, а земля... земля по нём скучала, да и он тайком скучал о ней. Коль в столовой было бедновато, он, всегда подтянут и плечист, за столом сжимался виновато и молчал, недавний тракторист. Пусть он в цехе делал и немало, оставалось времени в обрез, — а вот втайне всё же сознавал он, что полезней был бы в МТС. Часто снилась спелая пшеница, ширь полей, глубокий небосвод, надо было б взять и возвратиться, только как же бросишь вдруг завод?! Утешал себя он: дескать, ладно! Есть повсюду важные дела... Но родная партия обратно тракториста в поле позвала. ...Он уехал. Ждёт его работа на полях осенним этим днём, и, конечно, коллектив завода не забудет в городе о нём. Нам о нём напомнят очень скоро — я и речь свою к тому клоню, — и продуктов самых разных горы, и в столовой длинное меню.