Сибирские огни, 1953, № 5

не покидает странное чувство, словно мы не читаем, а слушаем живую и сочную речь Василия Ивановича. Но как ни точно отражают письма жизнь Сурикова, его быт, его характер­ ное чрезвычайно образное мышление (Су­ риков пишет так же ярко и самобытно, как говорит, и как говорит, так и ри­ сует), всё же они далеко не полно рас­ крывают нам внутренний мир художника. Всю жизнь этого эпически мысляще­ го человека, успешно решающего ги­ гантски трудные задачи, томила тревога. Он тревожился о судьбе своих замыс­ лов. Ему всё время казалось, что он что-то упустил, не сумел воплотить; не дошёл до конца. И как это бывало не раз с ним: уже в готовой картине он искал новое ком­ позиционное решение, обрезал холст или, наоборот, пришивал кусок; и как это было со «Степаном Разиным», больше двадцати лет затратил на вопло­ щение образа... И отнюдь не спокойной была жизнь в московской спокойной квартирке, ак­ куратно прибранной, чистенькой (такие квартирки можно увидеть только в не­ больших сибирских городках). И хотя не валялись на полу тюбики с красками и не видно было ни брошенных в пылу творчества кистей, ни палитры и сам воздух, сама атмосфера квартиры боль­ ше напоминали о быте служащего, чем художника, в душе хозяина квартиры бушевали такие же неистовые страсти, какие обуревали сподвижников Степана Разина или казаков Ермака. Эти страсти находили себе исход не в быту, таком обыденном, равномерном, лишённом заметных, особенно ярких и примечательных событий (в отличие хотя бы от жизни Ге, Верещагина, Репина), а в самом творчестве, в том ещё мало изученном процессе, в результате кото­ рого возникали удивительные по своему историческому прозрению картины. И только однажды эта неистовая страсть, минуя живопись, прорвалась и обрушилась, на жизненный уклад само­ го художника: это когда смерть люби­ мой жены и связанное с ней громадное душевное напряжение вылились в целую бурю, когда художник в припадке от­ чаяния сжёг обстановку, уничтожил не­ которые свои работы и бежал из Моск­ вы в Сибирь, близкий к тому, чтобы от­ речься не только от радостей жизни, но и от искусства. Своим характером Суриков скорее яв­ ляет противоположность, чем сходство с другим великим и наиболее им люби­ мым русским художником, Александром Ивановым. Но у этих двух художников есть одна общая черта — изумительное упорство в достижении поставленных задач, поразительная преданность своим идейно-художественным замыслам. Читая письма Сурикова, воспоминания о нём его современников, видишь два мира: «большой мир» замыслов худож­ ника, его этюдов и картин, самобытных и глубоких его мыслей об истории, искусстве, характере человека, пейзаже; и «малый мир» — квартиру художника, целую серию мелких хозяйственных за­ бот и хлопот, и, наконец, стену с гита­ рой, с той самой гитарой, на которой любил играть в часы досуга хозяин ма­ ленькой квартиры. Мы уже говорили, что этот «малый мир» приводит в смущение некоторых биографов Сурикова, ломающих себе голову над тем, как примирить великие замыслы и достижения, огромные мас­ штабы искусства Сурикова со скромным и обыденным его бытом, похожим на быт рядового жителя Красноярска. В физическом и нравственном облике Сурикова нет ничего абстрактного, ус­ ловно-величественного. Суриков похож на героев своих картин. И как его кар­ тины своей необычной жизненностью и самобытностью смущали газетных крити­ ков, так смущал и сам Суриков не­ которых своих биографов, вынужденных говорить о несуществующей в действи­ тельности «двойственности» и «противо­ речивости»... Биографам, говорящим о «двойственности», было невдомёк, что народно-эпичными были не только кар­ тины и замыслы Сурикова, но и его мировоззрение. Сам склад мышления Василия Ивановича был глубоко народ­ ным. Ему было чуждо буржуазно-интел­ лигентское и барское презрение к про­ заическим «мелочам» обыденной жизни, к хозяйству. Для него всё было испол­ нено поэзии, как в былинах. «Посылаю, Сашонок, — пишет он брату, — £то рублей на поправку дома. Надо мамочку утешить, а то дом ру­ шится. Купи покуда лесу, что ли. Я про­ дал два этюда, так что себя не стесняю. Посылаю тебе сапоги и пряники, а ма­ мочке — косынку... Саша, я думаю печки вверху не тро­ гать. Тепло выносит в стены. Надо про­ конопатить их и обшить дом новым тё­ сом. Полы внизу и вверху перебрать... Ведь дом надо приподнять с угла во дворе на улицу...» Суриков не только понимал толк в тонкостях колорита старых итальянских живописцев, но отлично знал, как стро­ ился деревянный дом и что нужно для его ремонта. Хозяйственное чутьё, жи­ тейский опыт в нём уживались с фило­ софским мышлением исторического жи­ вописца. Причина этому была естествен­ ной и простой — он был выходец из народа, никогда не порывавший связь с жизнью и заботами простых людей. Ис­ кусство не отрывало Сурикова от обы­ денной жизни, как многих других, имев­ ших шумный успех художников, и это казалось странным и даже экзотичным некоторым биографам и исследователям. Не только в некоторых высказыва­ ниях Евдокимова, но и в подтексте запи