Сибирские огни, 1953, № 5
ствовать неповторимое своеобразие не знакомого ландшафта, красоту итальян ской архитектуры. Некоторые биографы Сурикова очень много внимания уделяют описанию ма леньких комнат тесной московской квар тирки художника. Они выражают удивле ние, как в такой тесноте создавались огромные монументальные полотна, опи сывают, как Суриков сшивал холсты и любил тесноту, устроив и в огромной шумной Москве личный быт по образцу маленького провинциального Красно ярска. Биограф художника Евдокимов опи сывает эту квартиру, опираясь на сви детельство одного молодого художника, приглашённого Суриковым в гости. «При встрече где-то на выставке, Су риков позвал его к себе в гости с мо лодой женой. Молодожёны со страхом и трепетом переступили порог квартиры знаменитого художника. Они еле говори ли от волнения. Хозяин радушно встре тил их в совершенно пустой чистенькой комнате. В ней находились три стула и один небольшой простой столик. Стены были голы. Где же картины, этюды, эскизы? Где всё-таки какие-либо следы, которые указывали бы, что здесь живёт великий художник с его общеизвестным гигантским трудолюбием. Ведь каждая его большая картина появляется окру жённая целым караваном подготовитель ных к ней полотен! Ничего! Пусто! Ни лоскутка с рисунком, ни тюбика с крас кой, ни кистей. Вместо палитры висят на стене скромные часики, а вместо мольберта в углу у изразцовой печки стоит кочерга...» И биограф добавляет к нарисованной им картине ещё одну чёрточку, он пи шет: «Молодожёны смутились ещё боль ше...» В их представлении знамени тость означало — роскошь, богатство, показной блеск. Но, к сожалению, смущены были не только робкие, мало знавшие жизнь мо лодожёны, но и гораздо более опытные биографы. Они подчас забывали, что кроме квартирки был ещё и мир — Си бирь, Дон, Крым. Об этом разнообраз ном и красочном мире рассказывают нам пейзажи Сурикова. Глядя на его картины, зритель спро сит: да жил ли Суриков в тесных ком натках? Правда ли это? Был низкий потолок, было тесное узкое пространство крошечных комнат, где невозможно было развернуть огром ный холст, были стена с гитарой и печ ка с кочергой, но вместе со всем этим маленьким и временным мирком был та кой простор, которого, вероятно, не знал ни один художник. Этот простор был связан с историче скими замыслами художника, с посто янными его дальними поездками. Его время принадлежало его замыс лам, работе, свершению того, что он ещё не успел совершить. В письмах художника к родным и знакомым с психологической непосред ственностью и документальной точно стью отражена как интеллектуальная, так и бытовая сторона его жизни. И быт, и творчество, и внутренняя ду шевная, интеллектуальная жизнь Сури кова поражают своей цельностью, един ством мыслей, привычек, склонностей. Некоторые строки писем художника родным звучат не только непосредствен но, но подчас трогательно и наивно: «Вот что, милая мама: когда будет ягодная пора, то приготовьте мне лепё шечек из ягод: они на листиках каких-то как-то готовятся. Я ел их ещё в Бузиме. у старухи какой-то. Из красной, чёрной смородины, особенно черники и черё мухи». Это пишет тридцатидвухлетний Сури ков, давным-давно расставшийся с Крас ноярском. И хотя он уже давно живёт жизнью человека большого города, жизнью известного художника, привычки и вкусы его остались неизменными. Ягодные лепёшечки, которыми угощала его в раннем детстве старуха из Бузима, кажутся ему намного милее, чем изы сканные блюда, которые он может зака зать в московских ресторанах и кафе. Но время идёт, всё дальше отодвига ются годы детства и юности, проведён ные в Красноярске. Сурикова окружают другие люди, другие нравы, другая атмосфера. Его расспрашивает о замыс лах и образах будущих картин величай ший русский писатель Л. Н. Толстой, с ним советуется Репин, в двери его квар тиры стучатся знаменитые художники, литераторы, о его картинах пишут га зеты и журналы, он видел много раз ных людей, побывал и за границей, но привычки, вкусы, поведение остались прежними, неизменными. Попрежнему он не любит тщеславной суеты, газет ной шумихи; попрежнему сторонится зна менитостей; попрежнему любит бродить по улицам, всматриваясь в лица и фи гуры прохожих; попрежнему пишет род ным в Красноярск: «Чаёк-то и ягоденки получил. Спасибо вам, дорогие мои...» Молодожёны, волнение которых опи сывает суриковский биограф И. Евдоки мов, напрасно волновались, переступая порог суриковской квартиры. Не только скромная обстановка не напоминала о том, что в квартире живёт знамени тость, но сам облик прославленного художника, сама манера его держаться с людьми, в том числе и с молодыми художниками, поражала простотой, есте ственностью, необычайной искренно стью, как нас поражают слова его пи сем, таких непосредственных и живых, так точно передающих разговорную ин тонацию художника, что нас всё время
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2