Сибирские огни, 1953, № 5

науки с производством, заставить творче­ ски мыслить каждого инженерно-техни­ ческого работника...». Примеры можно легко умножить. В произведении Г. Молостнова нет единого сюжетного стержня. Оно распа­ дается на мелкие кусочки, и характеры героев развиваются не в столкновении, не в борьбе, а, можно сказать, независи­ мо друг от друга. Именно от этого, не­ смотря на усилия автора, создаётся впе­ чатление, что на деле они никак не раз­ виваются. Надо, например, доказать, что молодой шахтёр Алексей Ткачёв — хо­ роший, смелый и решительный человек, рассказывается о том, как он, рискуя жизнью, спас на стройке паренька. Надо доказать, что старые шахтёры Степан Гордеевич и Савелий Бабашкин — нату­ ры широкие, люди отзывчивые и добрые, рассказывается о том, как Степан Гор­ деевич удочерил взрослую Машу, а Ба­ башкин накупил горы подарков и раздал их (прямо на площади!) детям. Или за­ хотелось вдруг автору сказать, что у нас •светлые, просторные, высокомеханизиро­ ванные шахты, пишется сцена о том, как брат шахтёра Хазирива, Шарип, приезжа­ ет из Казани и требует, чтобы ему по­ казали «настоящую» шахту, где очень «темно и страшно». На что, естественно, Хазиров отвечает: «Нет у нас такой. Понимаешь? У нас советские шахты». И Шарии этот, выведенный только для этого случая, совершенно лишний, и сцена эта вся лишняя, так как она ни­ чего не рисует, ничего нового не добав­ ляет, никак не развивает действие про­ изведения. Она лишь сообщает: старых шахт у нас нет, у нас шахты новые. Но ведь писатель Г. Молостнов целый ро­ ман написал об этих новых, советских шахтах, новых людях, почему же он так не доверяет ни себе, как художнику, ни •своим читателям? Г. Молостнов заставляет своих героев много говорить о соревновании, о твор­ ческом труде и для этого насыщает их речь специальными терминами («Почему у нас остаётся в полметра п р и с у х а за комбайном? Потому что низок б а р по нашим пластам» и т. п.). Однако ни од­ ной подлинно волнующей сцены труда в произведении найти нельзя. А «творче­ ство» передовой молодёжной бригады ограничилось тем, что молодые шахтё­ ры довольно случайно узнают «произ­ водственный секрет» Бабашкина у его... жены. И при этом ещё восхищаются: «Какая победа!». Г. Молостнов отказался от глубокого проникновения в характеры людей, огра­ ничился иллюстрацией своих^ правиль­ ных мыслей, а не раскрыл всей глубины происходящих сейчас в Кузбассе собы­ тий, и поэтому потерпел неудачу. В альманахе «Сталинский Кузбасс» опубликовано только начало романа И. Лушкина «Трудные дороги». Судя по началу, роман И. Лушкина многоплановый. В нём подробно повест­ вуется и о том, как в годы Отечествен­ ной войны самоотверженно трудились советские люди в тылу, и о том, как они сражались, защищая Родину, на фронте. Большая, сложная, ответствен­ ная тема. Правильное, подлинно художе­ ственное решение её возможно только через глубокое раскрытие человеческих судеб, через воспроизведение многооб­ разных характеров советских людей, их новых, ранее, быть может, скрытых ка­ честв, с особой силой проявившихся в условиях войны. Все советские люди стремятся на фронт или жаждут совер­ шить трудовой подвиг — вот что являет­ ся самым важным в их поведении. Но, к сожалению, этим исчерпывается вся характеристика многих и многих героев. Читатель то и дело слышит, как они произносят громкие речи, совершают обязательно героические поступки, но не видит в них людей, обыкновенных людей, которые действительно едины в своём патриотическом порыве и всё-таки чрезвычайно разнообразны, индивиду­ альны в проявлении своих чувств. «Не терпится мне, — глухо и отры­ висто проговорил Иван. — Хочу с фа­ шистами воевать». «Ну и работай, если не отпускают», — стал было утешать его отец. «Противно! — закричал вдруг Иван, изо всей силы стукнув кулаком по столу». Затем, примерно, то же самое повто­ ряет другой герой: «Завидую тебе, Вале­ рий, — проговорил Андрей Громов...— Завидую. Вместе бы на фронт нам...». «Ворваться в бой лавиной гневной ста­ ли! — глухо, гневно подхватил Громов и с силой опустил кулаки на стол». То же самое рассказывая о третьем своем герое, И. Лушкин теряет чувство меры и уход на фронт воспроизводит как праздник. «Обедать-то есть чего? — спрашивает жену Никифор Маринин. — Я нынче, жена, немного того... — Он вы­ разительно щёлкнул себя по шее, — на радостях». И всерьёз продолжает: «Это ты меня держала в руках, а там против врагов я рассвирепею!..» Буквально на другой странице читатель узнаёт, что Маринин действительно «рассвирепел»: убил 27 фашистов и об этом напечатали в газетах. Так же геройски сражается лётчик Валерий. Громов, если и остаётся в тылу, то изобретает какой-то исклю­ чительный метод плавки высококачест­ венной стали («талантливо!», «неслыхан­ ное дело!», «впервые в мире!»). В ре­ зультате, много громких слов, эффект­ ных поступков, велеречивой патетики и нет поэзии, нет правды жизни. Отрицательные образы изображены в романе так же однолинейно. Вот внут­ ренний монолог такого героя: «Неужели ты законченный трус? — спросил он себя... — Нет, Строгов не может пойти на риск. Не время экспериментировать. Вот