Сибирские огни, 1953, № 5

вслед за старухой и в полупустую её комнатушку, коротать сумерки за чашкой чая... Уже привычно стало сидеть на сундучке, покрытом ковриком из разноцветных лоскутков. Единственное окно с видом на огород прини­ мало последние отблески отцветающего заката. На столе урчал медно- красный самовар, а в уши лился и лился негромкий хрипловатый голос: Пришла беда, отворяй ворота... Для тебя только начинается жизнь... А жизнь протянется — всего достанется... Ты вот давеча накри­ чала на меня... А что накричала? Сама не знаешь... Деваться тебе не­ куда... Ещё и не то будет... Не верь людям, не верь... Галя хмурилась и не возражала. Пускай старуха твердит своё, пускай... А люди... Люди есть разные... Но тут же Галя вспоминала своих знакомых и в каждом из них на­ ходила теперь много недостатков... И папа обманывает... И та женщина поступает нечестно... И Рая Кошкина знает только себя... И Андрюша болтает бестолку: звал во Дворец, а там никого нет... И Ксения Львовна прошла равнодушно — гостья она в классе, гостья. Даже Люба могла бы не так срочно уехать... Галя понимала, что думать так о Любе, об Андрюше или даже о Рае не совсем справедливо, и всё-таки думала именно так. Казались уже верными Раины слова, против которых когда-то возражала Галя, слова о том, что в жизни надо добиваться для себя чего ни захочешь! Конечно, если хорошее для тебя всегда для кого-нибудь становится только плохим, что же тогда остаётся, как не быть эгоистом? Неужели все люди, по-свое­ му, эгоисты?.. Галя ушла от Захаровны в душевном смятении, но наедине с чёрными мыслями ей стало совсем страшно. Весь окружающий мир представился вдруг таким непрочным и шатким — мечтала наладить отношения с па­ пой, а папа стал чужим и далёким, ссорилась с хмурой Захаровной, а Захаровна как раз самый близкий, отзывчивый человек... И разве не правду она говорит: — Не верь людям, не верь... Теперь уже нигде не приходило желанное успокоение, потому что и у маминой могилы Галя продолжала подсчитывать, сколько раз обманыва­ ли маму чужие люди и сколько раз обманывала её она сама... И выходило всё очень плохо, и, может быть, поэтому Галя, ощетинив­ шись, накричала один раз на какую-то белобрысую девчонку лет десяти в красном платье, которая неожиданно появилась сбоку, просунув голову в кусты. Осмотрев Галин уголок, эта девчонка улыбнулась и спросила: — Ты из семнадцатой школы, да? — А тебе какое дело? Какое тебе дело? — вскочила Галя. — Убирай­ ся отсюда, сейчас же убирайся... Девочка, исподлобья глядя на Галю, отодвинулась, перестала улыбаться и, ничего больше не говоря, скрылась... Мелькнуло в зелени красное платье, прошелестели потревоженные в глубине куста, листья, хрустнули ветки, и стало тихо... Галя вернулась на своё место, но уже не могла сидеть — было стыдно за себя, как будто совершила что-то очень дурное... А дома ждало письмо от Любы. Люба писала из Енисейска. Она сама опустила конверт на берегу, по­ ка теплоход стоял у пристани. Едут они чудесно, погода замечательная, бе­ рега живописные — высочайшие скалы и на скалах сосны! Галя читала письмо и не понимала, чему восторгается Люба. Все эти скалы, сосны, сибирская природа... Галя начинала испытывать вместо ра­ дости за подругу чувство жестокой несправедливой обиды: захлебнулась