Сибирские огни, 1953, № 5
Семён взял в руки журнал и недоуменно оглянулся вокруг, точно спрашивал, что делать дальше. Потом открыл первую страницу. Журнал начинался дружеским шаржем на кузнецов. Они были нарисованы все вместе. Посередине Прокофий Ильич с огромными, колючими усищами держал над головой на вытянутых руках массивную цифру «200», по бо кам Миша Широков, Федя Черепанов и другие ребята вениками и тряп ками гнали из цеха грязь. Под рисунком подпись: «Двести процентов ве сят порядочно, но нам не тяжело». И дальше: «Кузнечный цех успешно выполняет взятые обязательства по ремонту сельхозмашин». Со второй страницы на Семёна глянуло улыбающееся лицо Гали Вес ниной. Девушка стояла у станка, а рядом горой вздымались готовые дета ли. Верхняя деталь упиралась в потолок цеха. В дверях задумчиво стоял заведующий мастерскими Чепурной. Из его рта вылетала фраза: «При дётся просить дирекцию поднять потолок, некуда складывать детали, ко торые обрабатывает за смену токарь Галина Веснина». При виде портрета весёлой, счастливой девуЩки и очень метко нари сованного заведующего мастерскими Семён сам чуть не расхохотался, но взгляд его упал на следующую карикатуру, и он замер. Наверху через весь лист было написано: «А вот — неразлучные друзья. Называть их не будем, сами отгадайте», и тут же рисунок цветными карандашами: по ули це посёлка идут два человека — один высокий, здоровенный, второй ма ленький, широкоплечий. Они устали, пот катится с них градом. У одного на'плече, как бревно, — огромная щука, у второго — такой же окунь. Друзья гнутся под тяжестью ноши. «Неудобно: опоздали на работу», — говорит большой. «Ничего, зато рыба опоздала сорваться с крючка», — отвечает маленький. А над головами рыбаков висит солнце, похожее на круглую смешную рожицу: «Не спешите, ребята, до вечера ещё далеко. Прошла только половина моего дежурства». Имена друзей действительно не были названы, но и без этого Семён сразу узнал себя и Степана Приходько. Он был так удивлён, что некото рое время стоял молча, уставившись в рисунок. Обида и гнев медленно за кипали в нём, кровь горячо кинулась в лицо. Семён раздумывал, что де лать: уйти немедленно или что-нибудь сказать тем, кто находился в ком нате. Но что говорить, зачем? Разве они виноваты? Виноват Степан, он привёл его сюда. Семёна вывел из оцепенения насмешливый голос Томилова: — Ну, як оно, Семён батькович, признал себя, чи нет? Семён молчал. Он всё ещё раздумывал. — Узнал, спрашиваю? — повторил Томилов, — ты что язык прику сил? Не понравилось? — Ты чего пристал к парню? А ну замолчи! — остановил его Моргу нов.— Тебя надо было вперёд пропесочить, тоже заслуживаешь. Не меньше! Томилов был какой-то нескладный, большеголовый, с сонным выра жением на белобрысом, почти всегда ухмылявшемся лице. Работал он не важно, всегда находил предлог отдохнуть лишнюю минуту, и Моргунов чаще, чем с другими, вёл с ним, как он выражался, «душевные беседы». На тракторе Томилов вырабатывал меньше всех, без конца попадал в бригадный боевой листок, но на язык был остёр. Любил посмеяться над товарищами, подковырнуть за малейший промах. Семён очень не любил его, часто вступал с ним в перебранку. Сейчас же ехидные вопросы Томилова просто взорвали Семёна. Он шагнул к на смешнику и угрожающе сжал кулаки. Томилов попятился. Бригадир встал между ними: — Ну, ну, петухи. Спорить можно, скандалить не рекомендуется... Нельзя! Понятно?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2