Сибирские огни, 1953, № 3
(в конце концов он не просто посетитель, а работник областной газеты), и неуместное замечание о Куренке (Толоконников ведь не знал о его смерти). Что же остаётся? Толоконников заботится о механизаторах, которые так помогают колхозу. Правильно это? Правильно... Толокон ников говорит, что в иных случаях надо поступиться формальностями. Верно ли это? Конечно, верно... Толоконников опасается, что разговор о сене на правлении может вызвать нехороший отзвук (откуда это выра жение —-«нехороший отзвук?» — подумал Виктор и вспомнил — так сказал Малинин, беседуя с Ковалёвым). Что же, Толоконников прав и тут: голос одного человека, заботящегося только о себе, — не Куренка, конечно, Толоконников вообще, наверное, плохо его знал, но какого-то другого, — мог решить всё не так, как это действительно было нужно для дела... Чаши весов оставались в равновесии. Правы были обе стороны. Виктор сорвал травинку и стал жевать её мясистый стебель. Сок травы был безвкусный, ни кислый, ни сладкий, — так сказать, нейтраль ный, какими оставались и мысли Виктора... И главное, оба они, Толоконников и Бородин, были уверены з своей правоте. Оба с одинаковой горячностью доказывали друг другу совер шенно противоположные вещи. Виктор бросил разжёванный стебелёк, сорвал новый и вдруг стал отплёвываться: так едок был сок новой травинки. И таким же едучим соком ворвалась новая мысль... В том-то и дело, что Толоконников ни в чём не был уверен! В том- то и дело, что он просто боялся!.. «Оторвался от народа, боится народа», — сказал о нём Бородин. Именно так — Толоконников боялся советоваться с людьми — с Курен ком, с другими колхозниками. А разве партия боялась когда-нибудь этого?.. Можно было найти десятки самых ярких примеров в прошлом, но зачем было далеко ходить, когда два дня назад Виктор сам был сви детелем одного, пусть в общем и не так большого, но выразительного примера... Разве Ольга Николаевна побоялась привести на суд комсо мольцев родного сына? Разве она не советовалась с ними, как поступить с Павлом? А ведь она могла сделать всё втихомолку, и Павел, наверное, меньше бы пострадал... А Толоконников страшился обсуждения. И не потому, что мог по мешать какой-то чуждый человек, — смешно было думать, что один го лос сбил бы всех с правильного пути. А потому, что он был неправ, по тому, что общее решение почти наверняка пошло бы вразрез с тем, чего добивался Толоконников. Сено? Излишки его были необходимы колхозу, потому что росло стадо... Земля? Она входила в севооборот, о котором Бородин сказал: «Ре волюция в полеводстве...» Сено, земля —•всё это было частицами пятилетнего плана, програм мы жизни колхоза. И люди смели бы всякого, кто попытался бы — воль но и л и невольно — помешать выполнить эту программу... Вот почему боялся Толоконников! Виктор прилёг на траву и раскрыл блокнот. Всё было ясно, и никакие личные отношения не повлияли на оценку событий... Ковалёв, записав по телефону корреспонденцию Виктора, заметил: — Вот это — правильно! — Но, правда, не касается хлебозаготовок, — оговорился Виктор. — Ничего, одно за другое цепляется... Даю в набор, — сказал Ковалёв.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2