Сибирские огни, 1953, № 1

ной скалы. Марченко, как абрек, перепрыгивал с камня на камень, под­ держивая на боку ненужную ему саблю. Солнце нехотя погружалось за перевал, окрашивая горы в зеленовато-голубой, сказочный цвет. Но от­ куда-то снизу, к тому месту, где только что был Марченко, по скале полз­ ла вверх чёрная тень от уродливой тучи. Забаров зябко поёжился и быстрым шагом направился к домику купца, где располагалась его рота. В эту минуту грудь его наполнило острое ощущение сложности жизни, он думал о Марченко, о запутанной судьбе этого, в сущности неплохого, офицера, а потом невольно мысли его обратились на себя, на своё собственное неустроенное личное. Умев­ ший хорошо командовать разведчиками, он оказался совсем беспомощным в таких, казалось бы, простых делах, как любовь. Что-то не клеилось у него с Зинаидой Петровной. Не клеилось да и только! Потом стал думать о солдатах. Неожиданно вспомнил о Никите Пилюгине, который был ранен вскоре после Сеньки. Потеря этого солдата почему-то особен­ ной болью отзывалась в сердце лейтенанта. Вместе с Шахаевым Фёдор приложил немало усилий, чтобы Никита, этот «музейный единоличник», как назвал его однажды Ванин, стал в ряд их лучших разведчиков. И, кажется, дело шло к этому. На их глазах Пилюгин медленно, но неуклон­ но перерождался. И вдруг теперь, выйдя из госпиталя, он попадёт в дру ­ гую роту? Смогут ли там правильно понять его, не погубят ли в нём то хорошее и здоровое, что успели посеять в его душу они с парторгом и вся славная боевая семья разведчиков?.. Охваченный этими мыслями, Забаров вошёл в дом. Первое, что он спросил, — это нет ли писем? Их не было. Пальцы рук Фёдора сплелись в тугой и большой узел и громко хрустнули. Он глубоко вздохнул и вынул из своей сумки все старые письма Зинаиды. Он перебирал их силь­ ными, но слепыми руками. Перечитывая каждое по нескольку раз с тер­ пением и надеждой, как старатель, в груде песка отыскивающий драго­ ценные золотые блёстки, Забаров искал в сдержанных, скуповатых пись­ мах подруги крупинки девичьей ласки, которая была так нужна сейчас его большому и неуютному сердцу. И он находил: их редкое, согреваю­ щее и освещающее душу мерцание обнаруживал между тесных строк письма, в тщательно и неровно зачёркнутых словах, в многоточиях. Д аж е в кляксах! Поиски эти доставляли ему огромное наслаждение; напря­ жённых складок на чуть рябоватом, крупном лице становилось меньше; тёмные глаза стали задумчивы и теплы. — Зина... Зинуша!.. Любимая моя!.. — шептал он к плотно закры ­ вал глаза. Чувств было так много, что они не умещались даже в его широкой и просторной груди, и он, смущённо улыбнувшись, позвал: — Шахай!.. Но парторга не было в роте. Они с Акимом и Наташей сидели ещё в зале боярской усадьбы, ожидая начала киносеанса. Говорили о нём, о Забарове, вспоминая его выступление на слёте. Наташа больше слу­ шала. Наивные, ослеплённые любовью своей, не понимали они с Аки­ мом в минуту их первой ссоры, что уже через несколько дней забудут о данном друг другу слове и будут встречаться, как встречались всегда. Ощущая теплоту её руки, Аким тихо рассказывал: — Я слушал лейтенанта и думал, что есть на свете два типа людей. С внешней стороны они как будто одинаковы. Но у одного только и есть эта внешняя сторона. Сними с него оболочку — под ней пусто. Другой со­ держит в себе что-то такое, что освещает по-иному и его внешнюю сто­ рону, заставляет уважать человека с первого взгляда. Вот к этому типу людей, мне кажется, принадлежит наш командир роты. — Ты прав, Аким, — согласился Шахаев. — Вот, знаешь, писатель