Сибирские огни, 1953, № 1

лась, записывая по-французски непривычное ей имя. А Гэутэгин, сидев­ ший с ней рядом, заметил это и стал диктовать по буквам. Он называл каждую букву её французским наименованием. Мадам Леерлинк запи­ сала, а потом тихо спросила: — Значит, вы знаете французский? — О нет, — смутился Гэутэгин, — совсем слабо. — Не надо так скромничать, — сказал профессор. — Я сам видел матрикул. Французский — отлично! И он снова выразительно растопырил свою пятерню. Ж ена его густо покраснела и улыбнулась, прикусив губу, чтоб не рассмеяться. Но она всё-таки рассмеялась, и мы сделали то же самое, потому что всем было немного неловко. Профессор присоединился к нам последним — вначале он никак не мог понять, почему мы смеёмся. З а ­ то потом он ещё долго повторял: «Ай-ай-ай! Ведь мы говорили при вас так , как будто были только вдвоём!» Байкал покорил наших соседей сказочной своей красотой. Д а и са ­ ми мы, уже не в первый раз проезжавшие по его берегам, не могли оторваться от окон. Отроги гор, прорезанные бесконечными тоннелями, волны, играющие под лёгким ветром, парусные лодки среди волн, далё ­ кие горные хребты... Вода подступала к самой насыпи. На одной из станций молодой офицер, ехавший в соседнем купе, взял у проводницы ведро, сбежал с насыпи и зачерпнул байкальской воды. Весь вагон пил её. То из одного, то из другого купе доносилась старая песня: «Славное море, священный Байкал»... Профессор Леерлинк пил байкальскую воду, на станциях покупал у рыбаков-бурятов копчёных омулей, записывал в свой дневник текст песни о Байкале и, дойдя до упоминания о ветре «баргузине», спраши­ вал: «Кто такой Баргузин?»... А жена его смотрела в окно и вздыхала: «Сюда бы на всё лето приехать, с мольбертом!». Теперь Хабаровск был уже недалеко, наше совместное путешествие подходило к концу. Профессор попросил нас попозировать его жене — им хотелось бы иметь на память об этом соседстве хотя бы карандашные портреты. Отказываться не было никаких оснований, а с другой сторо­ ны, немного коробила мысль о том, что попадёшь в коллекцию дикови­ нок. «Олени, знаете, моржи, чукчи»... Гэутэгин сказал: — Пожалуйста. Но только при одном условии. Если вы, в свою очередь, разрешите сфотографировать вас на память. Он достал из чемодана свой «фэд» и на станции со странным наз­ ванием «Ерофей Павлович» сфотографировал их в пристанционном скверике. Потом мадам Леерлинк рисовала нас. Минут на тридцать каждый из нас должен был превратиться в истукана. Пока я позировал, Гэутэ­ гин изображал в лицах, как мадам Леерлинк будет показывать наши портреты своим льежским знакомым, как будет сопровождать это рас ­ сказами о поездках на оленях, об охоте на белых медведей... — Но все наши друзья, — смеялась она, — все они знают, что мы не собирались за Полярный круг! Самая северная точка за весь наш маршрут есть Ленинград! — Это неважно. Вы могли передумать. Вас могли уговорить двое молодых чукчей, с которыми вы познакомились в поезде Москва—Хаба­ ровск. А потом один из этих чукчей подарил вам на память комнатную нерпу. — Куда ж е я её дела? Гости будут требовать. — Скажете, что на обратном пути нерпа затосковала по Северу,