Сибирские огни, 1953, № 1

спрашивал о Чукотке, выслушивал наши рассказы и потом задумчиво говорил что-нибудь в таком роде: — Я думаю, что домики вместо яранг, электричество вместо этих... Как это?.. Вместо этих жирников... Все это, конечно, есть прогресс, боль­ шой прогресс. Но при этом Север теряет своеобразие, свою поэтичность. Не так ли? В такие моменты я смотрел на него, удивляясь, что его глаза по- прежнему кажутся умными. А Гэутэгин говорил: — Нет уж, спасибо. Мы уж как-нибудь без поэзии обойдёмся. И помолчав, уточнял: — Без такой, во всяком случае. Соседей наших огорчала и механизация рыбного лова и даж е то, что в чукотских стойбищах давно уже нет шаманов. Не то, чтобы они были врагами прогресса, — нет, они искренне считали себя людьми пе­ редовых убеждений. Но... но просто мы, радующиеся тому, что страш­ ной отсталости нашей пришёл конец, казались им людьми, которые не в состоянии понять, «насколько цивилизация делает жизнь прозаичнее». — Поймите, профессор, — говорил Гэутэгин, пробуя не горячиться, — та жизнь, от которой ушёл наш народ, была для чукчей не жизнью, а медленной смертью. И д аж е не очень медленной, если быть точным. Вот почему мы так ненавидим отсталость. А что касается поэзии — мы видим её в другом. Мы видим её в борьбе с нашей суровой природой и с той же самой отсталостью, в возрождении нашего народа, в элек­ тричестве, освещающем чукотские посёлки... — Электричество и поэзия — это разные вещи, мсье Гэутэгин. Совсем разные. — А для нас между этими разными вещами гораздо больше род­ ства, чем между поэзией и старым чукотским бытом, будь он трижды проклят! Дело, видимо, в том, что все грехи капиталистической цивили­ зации, весь её «прозаизм», как вы это называете, вы переносите... Сло­ вом, вы не учитываете, профессор, что мы строим совсем другую циви­ лизацию, не капиталистическую... Это была как раз та тема, которой профессор старался не касать ­ ся. Но Гэутэгин, забыв о своём намерении не горячиться, продолжал: — Есть два вида буржуазного национализма, два вида националь­ ного высокомерия. Первый — это открытое, сознательное высокомерие. К нему мы, кажется, относимся одинаково', не будем спорить о нём. Но есть и другой вид, подчас неосознанный. Человек считает себя другом всех народов, но любуется не ,тем, чем сильны малые народы, а тем, чем они слабы, или были слабы, или даж е тем, что о них выдумали... Профессор с улыбкой поднял кверху руки, и спор закончился шут­ кой. Я попытался утешить соседей, сообщив им, что когда мы с Гэутэ- гином кончим университет и совсем вернёмся на Чукотку, нам придёт­ ся всё-таки чаще пользоваться не прозаическим автомобилем, а поэти­ ческими собаками. Мы подъезжали к Красноярску. Я стоял в коридоре, у окна, когда ко мне подошёл Гэутэгин. Он спросил: — Слушай, а почему эти бельгийцы говорят между собой по-фран­ цузски? — Потому что они с юга. — Ну, так что? — Ну, а на юге Бельгии все говорят по-французски. Бельгийского языка вообще не существует. — Ты уверен?