Сибирские огни, 1953, № 1
Ну как, хлопцы, живём? — спросил он солдата, придя на бывшую свою батарею. Живём, товарищ капитан! — отвечали бойцы. Несмотря на осень, все они были раздеты. Чёрные от копоти, грязные гимнастёрки расстёгну ты, рукава засучены. — Батарея Гунько никогда не погибнет! Она рождена для победы! — добавил маленький Громовой простуженным, хриплым голосом и внуши тельно хлопнул замком, засылая в казённик новый снаряд; замковый и наводчик в его расчёте были ранены. Возле орудий дымилась гора стре ляных гильз. Теперь батареей командовал молодой офицер Белов, и всё-таки бой цы называли её по имени старого командира. И это нисколько не огор чало Белова. Более того, он сам гордился тем, что командует батареей прославленного на всю дивизию капитана Гунько. Лейтенант Белов уже успел пройти святую и суровую школу фронтового братства, понял ве ликую силу боевых традиций. Он отлично знал нерушимую любовь сол дат к их прежнему командиру, и посягать на эту любовь было бы не только в высшей степени несправедливым в отношении старшего това рища, но и преступным с точки зрения службы. Белов, напротив, сам поддерживал, сколько мог, солдатскую любовь к Гунько, и они, конеч но, не могли не оценить благородства их нового, ещё совсем юного на чальника. Поэтому слова Громового «Батарея Гунько никогда не погиб нет!»— относились не только к Гунько: они, в сущности, означали так же, что солдаты верят и в него, Белова, и что в этой вере — их непобеди мость. — Полковник Павлов поздравляет с успехом, товарищи! — крикнул Гунько, кладя трубку. — Представляет всю вашу батарею к награде! Все гаркнули «ура», даж е раненые подняли с земли перебинтован ные белой марлей головы. Между тем вдали показалась новая волна вражеских машин. Не мецкая артиллерия опять обрушилась на занятые советскими войсками позиции. 4 Марченко сидел задумавшись. Кроме него в блиндаже были ещё ординарец Липовой и телефонист. Но старший лейтенант не замечал их. Он пытался разобраться в своём состоянии. Почему всё-таки такая горечь на душе? Горечь, которая сгущается, становится постепенно всё более острой... «И... пустота какая-то!» — думал Марченко. Окончательно поняв не очень давно, что он до предела безразличен Наташе, Марченко стал раздражительнее обычного. Всегда франтова тый и аккуратный, — теперь он реже брился, на вопросы комбата часто отвечал невпопад, рассеянно. И сам он был долгое время убеждён, что ощущение одиночества, испытываемое им, выросло именно из этой, как он говорил, «жизненной неудачи». Но сегодня Марченко усомнился в том, что этим исчерпываются причины его теперешней постоянной неудовлетворённости, этого чувства одиночества. В самом деле, разве не испытывал он чего-то похожего и до встречи с Наташей? И разве мало людей протягивало ему свои тёплые дружеские руки? Они нередко спорили с ним, порою жестоко спорили. И ему всегда казалось, что прав он, а не они, всегда — он, только — он! Д а и вообще данных у него для успеха, для... славы — больше, чем у многих-многих других! — Д а , больше! Д а , да! — упрямо и раздражённо прошептал Мар
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2