Сибирские огни, 1953, № 1
Мы молимся, чтоб вновь заря Твоя сверкала. Я пью вино. Горчит оно, Но пью до дна я, — Мои в нём слёзы о тебе, Страна родная! Фашисты убили этого солдата за то, что он подговаривал своих това рищей перейти на сторону русских. Перед глазами Шахаева и сейчас •стояло лицо мадьяра — бледное, продолговатое, с плотно закрытыми глазами, с лёгким шрамом на левой щеке. Должно быть, в нём билась та ж е горячая мысль, что и в большом сердце Шандора Пэтефи, кому при надлежали эти стихи. — К акая судьба! Ведь и тот погиб солдатом! — вспомнил Шахаев биографию великого венгерского поэта и с волнением спрятал стихи в свой карман. Мысль эта немного согрела Шахаева. Несколько дней он чувствовал себя беспокойно, как бы обижался на самого себя. Случилось это после того, как он не смог вызвать на откровенность одного новенького развед чика, совершившего грубый проступок. «А ты считал себя неплохим воспитателем, — строго журил он себя в мыслях. — Врёшь, брат, не умеешь...» — и он, вновь вспомнив про сол дата, горько улыбнулся. В большой пилотке, прикрывшей его седую голо ву, парторг казался очень молодым. Лицо его было без единой морщинки, будто отполированное. — Вот ведь какая шгука-то, Аким! — А что?—не понял тот, но забеспокоился.—Случилось что-нибудь? Ш ахаев объяснил. Аким кротко улыбнулся: — Слушай: «Талант воспитания, талант терпеливой любви, полной преданности, преданности хронической, реже встречается, чем всё дру гое. Его не может заменить ни одна страстная любовь матери...» — Знаю. Герцена слова, — печально и просто сказал Шахаев, вновь удивив Акима. — Однако, что же делать с бойцом? — добавил он, говоря о солдате, совершившем проступок. Н а другой день, когда разведчики уже были в селе, Шахаев повторил свой вопрос: — Что же делать? — По-моему, ничего не надо делать. — Как? — теперь не понял Шахаев. — Очень просто. Вон полюбуйтесь, пожалуйста! В глубине двора, куда указывал сейчас Аким, у водонапорной колон ки умывался тот самый солдат, о котором шла речь. Н аташа качала воду и что-то строго говорила ему. Солдат что-то тихо, смущённо отвечал ей. Д о Шахаева и Акима долетали только обрывки его слов: — Дурь напала... Стыдно... Все на меня. А парторгу да комсоргу не могу в глаза глядеть. Стыдно... —г То-то стыдно. Раныне-то куда глядел, что думал? — Раньше... кто знал... Собрание, должно, комсомольское будет?.. Хотя бы не было... — Обязательно будет. А ты как думал, товарищам твоим легко? — уже отчётливее слышался голос девушки. Шахаеву эта картина очень понравилась. — Удивительный человек... твоя Наташа! — сказал он, не заметив в волнении, что проговорил с акцентом, что с ним бывало очень редко. По
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2