Сибирские огни, 1952, № 6
сович, — сообщаю вам трохи, як тут живут и працюють люди. Земля в Румынии, слов нет; добрая, много леса на ней, садов, виноградников и дру гой всякой благодати. Дороги тоже добрые, гравием посыпанные — вид ихний портят только чёрные христовы распятья, яки стоят на каждом шагу... Часто идут дожди, богато солнца. А крестьяне румынские живут погано, а оттого погано вони живут, що колгоспив не мают. Земля вся на мелкие лоскутки порезана, сеют на ней одну кукурузу, яка все соки земли повысосала. Ниякого севооборота тут не соблюдается, тракторов або комбайнов немае. Пашут сохами, как в старые времена, а жнут серпами...» Пинчук поставил три точки и задумался. Для большей убедительно сти решил сообщить кое-какие цифры, которые уже успел занести в свой блокнот. Отыскав нужную запись, продолжал: «75 процентов крестьян составляют бедные, а 700 тысяч семей кре стьянских хозяйств вовсе не имеют земли и скота. Вони живут в тёмных и грязных хатах. В хатах этих немае окон и труб, бо за окна та за трубы надо платить налог. А денег у бедных, конечно, нема, на спички — и то нет... Они за кусок мамалыги батрачут у кулаков — я бачив одного такого мироеда, руки мои чесались — так хотелось проучить его! — вин и про нас, червоноармийцев, поганый слух распускает, мутит народ, як в нашем селе в тридцатом годе Иван Пивинок... Дети батраков и бедняков мрут, як мухи, от голода та болестей, бо врачей в селах немае. Кулаки та по мещики — боярами их здесь прозывают, — так те, вражины, живут в боль шом удовольствии, в красивых и светлых домах под черепичной крышей,, с окнами и трубами. У них — самые жирные земли и богато земли... Но недолго властвовать мироедам и тут, столкнут их бедные люди! Зараз народ румынский дуже обозлённый на богатеев. Все пытают у меня, як мы живемо и працюемо в колгоспи. Рассказываю им. Слухают, и завидки их берут. Вот, кажут, нам бы таке!.. Так що вы, дорогие колгоспники и колгоспници, гордитесь своей артелью и жизнью, укрепляйте колгосп, щоб ще краще жилось...» Засим Пётр Тарасович приступил к изложению задания. Писал он часа три, всё письмо густо уснастил цифрами, а также цитатами из газет, сообщающими о восстановлении народного хозяйства на землях, которые были оккупированы гитлеровцами и ныне освобождены. Призывал брать пример с передовых колхозов, требовал поставить «на должную высоту дило соцсоревнования». Пинчук, конечно, знал, что там, на месте, есть райком, райисполком, правление колхоза, сельсовет, — в общем есть кому позаботиться о его родной артели, и всё-таки сердце его болело, заставляло хлопотать. Так, сам того не замечая, он всё ещё пытался руководить своей артелью, бу дучи на фронте. Его письма нередко обсуждались на общем колхозном собрании. И чернобородый, кряжистый Юхим называл их не письмами, а «директивами». Соберёт народ и скажет: — От головы колгоспа, нашего уважаемого Петра Тарасовича Пин- чука дирехтива прийшла. Ось вона! Зараз обсудим... Пинчуковы «директивы» пронумеровывались и подшивались в «дело» аккуратнейшим счетоводом — его же собственной жинкой, успешно окон чившей ускоренный курс бухгалтеров. Теперь она, его Параска, числилась сельской интеллигенцией, наравне с учительками и библиотекаршей. Это обстоятельство и радовало Петра Тарасовича и пугало. Радовал рост жены, пугала боязнь отстать от неё: в письмах Параски всё чаще стали попадаться мудрёные словечки, которых без помощи Акима и Шахаева Пинчук понять не мог. — Вернусь с фронта, сдам ей дела, грамотейке, а сам махну в Пол
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2