Сибирские огни, 1952, № 6

— Ух, добре! Давай, подсыпай, хозяин! Шевелись!— торопил он. Крупное тяжёлое зерно золотой россыпью шелестело в решете. — Давай!.. Михаил Лачуга укладывал на повозку небольшой котёл, продукты, жестяные тарелки, ложки, сунул под сиденье ездового на всякий случай бутылочку румынской цуйки'. «Выпьют с устатку», — подумал он. Спе­ циально для Петра Тарасовича Михаил Лачуга завернул в бумагу кусок свиного сала со шкуркой — знал, плут, слабость полтовчанина... Наташа положила в повозку пакет с медикаментами: «мало ли что может слу­ читься». Комсорг Камушкин быстро намалевал плакат и под ним боль­ шими буквами вывел надпись: «Слава гвардейским пахарям!» Плакат на высоком шесте укрепили в повозке. Возле него уже сидела сияющая Василика, держась одной рукой за шест, а другой обняв Мотю. Мотя вызвалась поехать в поле в качестве поварихи. Она отпросилась у на­ чальника АХЧ и с вечера явилась в разведроту, чтобы принять участие в сборах. Пинчук и Кузьмич, главные руководители предстоящей работы, вначале не хотели её брать с собой, но Лачуга их упросил. Всяк старался что-нибудь сделать для пахарей. Сенька отдал Кузьмичу свой последний трофейный нож, а Никите Пилюгину, отправлявшемуся вместе с Пинчуком и Кузьмичём в поле — погонщиком, строго-настрого наказал «перевыполнить все нормы и стать, наконец, настоящим человеком». — Не бери пример со своего батьки, — внушал ему Семён.— Тот мужик тёмный, а ты ведь при советской власти родился. Это понимать надо! В общем все были заняты делом, суетились, хлопотали. И рота сей­ час больше походила на полеводческую колхозную бригаду, готовившуюся к первому выезду в поле, чем на воинское подразделение.' Забаров по­ смотрел на своих солдат и подумал: «Как легко эти люди из воинов стано­ вятся тружениками. С какой же яростью будут строить они после войны!..» Перед ним сейчас были не просто разведчики, а будущие инженеры, на­ чальники цехов и строек, председатели и бригадиры колхозов, агрономы и маркшейдеры — люди, которым суждено не только разгромить врага, но и возродить разрушенное врагом, украсить свою родную землю, поли­ тую их кровью, построить то великое, ради чего так много отдано драго­ ценных жизней. Пинчук досортировывал последние пуды пшеницы. Покончив с делом, он взял из рук хозяйки большой кувшин с холодной водой и осушил его до дна. Громоподобно крякнул: — Ох, добре, мамо! Из какой криницы брала? Бун! На зорьке празднично-торжественные выехали в степь. Едва выметнулись за околицу, над передней повозкой, где трепетал красный флаг, взвился звонкий, беззаботный голос Василики: — Мэрице, Мэрице, тынэрэфэтицэ, Вы м ’аш ындура ши ць-аш кумпэра, Черчей ши мержеле пентру мынгыере... — Аша, бэдице, ынке н ’ам пуртат2. Счастливая и беспечная, она своими большими чёрными глазами смотрела то на Георге, смущённо улыбавшегося и тихо подпевавшего сво­ ей подруге, то на Мотю, то на жмурившегося от солнца Кузьмича. Пере­ кликаясь с жаворонками, над степью звенело: 1 Цуйка —•румынская водка. 2 — Марица, Марица, я тебя люблю, Тебе я в подарок ярких бус куплю. — Ну, что же, купите, — это не беда, Я бус не носила, право, никогда.