Сибирские огни, 1952, № 6
В полдень по селу загремел дробный стук колотушки. Скликали на род на сход, чтобы объявить о великодушном решении советского коман дования. Крестьяне собирались у ворот группами. Перед каждой такой небольшой толпой останавливался человек с колотушкой и читал бумагу. Люди сначала слушали молча и сумрачно, хмурые и насторожённые — раньше им читали только о новых налогах, о мобилизации, и эта коло тушка всегда больно била по сердцу. Узнав, наконец, в чём дело, стали размахивать шапками, кричать: — Бун! Среди крестьян то и дело появлялся голубоглазый, седоватый человек с короткой причёской. Он переходил от одной группы к другой, провожае мый на этот раз дружественными взглядами и словами. Там, где он по являлся, наступало особенное оживление: — Бун, Мукершану! — Бун, якой там бун, — ворчал Пинчук, прислушивавшийся к кре стьянским голосам и к грохоту колотушки. Он сразу помрачнел: — Миро еды проклятые, клуб для крестьян не могли построить... Собираются, бед няги, прямо на вулице, як в древнейши времена. Не бун це, не бун!.. В центре села — небольшая площадь. Там собралось народу поболь ше. На арбе, этой импровизированной трибуне, стояли Александру Боку лей и его сын Георге. Рядом с ними — высоченный мужичище с угрюмым видом. Он говорил густым, низким голосом, люди радостно орали ему в ответ, а Бокулей-старший, вытирая всё время потное лицо, счастливо улыбался. Вдруг чей-то вкрадчивый, осторожный голос прервал оратора: — А ведь земля-то не наша, Суин, а Штенбергов. А вдруг вернётся боярин, что тогда?.. Шеи пообломает!.. Мукершану — что не агитировать? Чем он рискует? Чуть что — в город подастся, а мы расплачивайся, как в тридцать третьем... Я не против того, чтобы землю эту распахать — зря же пропадает. Только не нажить бы беды. Подумай об этом, Суин Кор неску. Человек, сказавший эти слова, отделился от толпы и растрёпанным грачом заковылял по улице, прочь от митинговавших. Толпа притихла, неприятно поражённая, потом зашумела с новой силой: — Это мы ещё поглядим, кто кому обломает! — Патрану хорошо так говорить. У него своей земли по горло. — А может, он прав, господа. Вдруг боярин и впрямь возвратится... ■— Слушать Патрану — с голоду сдохнешь! Последние слова, должно быть, долетели до чёрного человека, он резко оглянулся, сверкнул цыганскими глазами и поковылял быстрее. 2 Вечером во дворе Бокулеев шла энергичная подготовка к выезду в поле. Кузьмич подкармливал своих, и без того сытых, лошадок. Пинчук в сарае сортировал семенную пшеницу, добытую Бокулеем-старшим всё в той же боярской усадьбе, не без помощи, разумеется, конюха Ионы. Хозяин едва успевал подносить мешки. — Эх, триера нема! — сокрушался Пётр Тарасович, могучими уда рами широченных ладоней встряхивая огромное кроильное решето, под вешенное у крыльца дома. — Мабуть рокив четырнадцать не видал такой штуки, — говорил он про решето. — Як, бывало, заладишь триер... Тугая, необъятная его спинища взмокла. От неё валил пар. Сладко ныли натосковавшиеся по лихой работе руки, звенело в ушах.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2