Сибирские огни, 1952, № 6
него мягкая, сердобольная. Глядишь, и пойдёт дело. А я, чего доброго, могу ещё отколотить своего подопечного... Вышли на центральную улицу города. Повозка Кузьмича покатилась по асфальту, сбрасывая с колёс тяжёлые куски высохшего украинского Чернозёма. Ездовой и старшина сидели рядышком в передке, поставив но ги на вальки. О чём-то деловито разговаривали, показывая на румынские постройки. По возбуждённым, раскрасневшимся физиономиям было вид но, что ими по обыкновению овладел хозяйственный зуд. — А вот дороги тут добрые. Нам бы, на Вкраину такие... — Будут и на Украине, да ещё получше. Всему свой черёд. Уж боль но мы наследие-то от царя-батюшки, ни дна бы ему, ни покрышки, заху далое получили... Он ведь, Николашка-то, больше о кандалах для народу думал. Помню, мимо нашей деревни, по сибирскому тракту... — Це так... Да и то сказать, радянська власть богато и дорог пона строила, кроме всего прочего. Только страна-то наша дюже огромная. Ес ли, скажем, один шлях от Москвы до Харькова привезти сюда, он всю Румынию заполонит... Солнце медленно погружалось за повитые синей дымкой горы. Ре денькие облака, подсвеченные снизу, красной гранитной лестницей спу скались за верблюжьи горбы далёких Карпат. Мир в эту минуту был как- то особенно велик и необъятен. И человек совершенно терялся в суровой его безграничности. Аким взглянул на Пинчука, потом — на ездового, ка его лошадок, особенно на длинномордую, одноухую красавицу Маруську, высекавшую задними подковами яркие искры под колёса и закусившую запененные удила, — и улыбнулся ощущению, вдруг охватившему его. Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта, — тихо прочёл Аким и подумал: «В самом деле, сколько же осталось нам ещё переходов, сколько боёв до неизбежной нашей — великой победы? И что думают о нас те, кто укрылся сейчас в бедных хатах или вот за этими, наглухо закрытыми железными ставнями городских зданий; что думает вон тот оборванный юноша в шляпе, так пристально и неотрыв но смотрящий на советских солдат? И доведётся ли мне... Наташе, всем нашим ребятам очутиться вон там, за теми пылающими в кровяном закате горами? И скоро ли перешагнём и их?..» А душа пела, подсказывала, ободряла: перешагнём, обязательно перешагнём! И он уже видел себя на вершине этих гор: ветер свистит в, ушах, захватывает дух! Красный флаг трепещет над головой, рвётся ввысь и вдаль!.. К селу Гарманешти подходили в тот момент, когда из него, направ ляясь к роще, в которой уже расположился медсанбат, тянулись верени цы подвод с ранеными. Так как транспорт дивизии ещё не прибыл, на перевозку раненых были мобилизованы румынские крестьяне. Длинно рогие и до крайности тощие волы, запряжённые в скрипучие неуклюжие арбы, и понукаемые ленивыми взмахами кнута, медленно переставляли клешнятые ноги. Солдаты невольно остановились, пропуская мимо себя повозки и вглядываясь в искажённые болью, с почерневшими губами, ли ца бойцов. В одной арбе, на соломе лежал раненый, покрытый офицер ской шинелью. Ванин почему-то не выдержал: движимый неясным и тре вожным предчувствием, подбежал к арбе, приоткрыл шинель. Вздрогнув, он вновь опустил её — залитое кровью лицо офицера показалось ему зна комым. Сенька приоткрыл шинель ещё раз и узнал лежавшего под ней, человека.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2