Сибирские огни, 1952, № 6
— А як же, Аким, — Пётр Тарасович тяжело вздохнул. — Мало учился я, вот беда... Вышли в степь. Поле, по которому двигались колонны советских войск, было изрезано на мелкие лоскутки, клинья, полоски, перекрещено вдоль и поперёк бесчисленными межами. Межи эти были чуть поуже самих по лосок, и это особенно возмущало хозяйственную душу Пинчука. Намор щив лоб, он мысленно напряжённо вычислял, сколько же теряется пахот ной земли с каждого гектара из-за этих проклятых меж. Вышло — много. Пётр Тарасович негодовал: — Безобразие! Хиба ж так можно!.. А сорняков на этих межах сколько! Ой, лыхо ж! •— тяжко, с болью вздохнул он, будто осматривал на своём колхозном поле клочок земли, по недосмотру халатного бригади ра плохо вспаханный. — Хиба ж так можно жить? — раздумчиво повто рил он и потеребил бурые отвислые усищи. — Сколько хлеба зря пропа дает! Не знают, як жить нужно! Эх, люди!.. На одной полоске он заметил пахаря. Приказал Кузьмичу придер жать лошадей. Ездовой остановил кобылиц, привязал их возле часовен ки, стоявшей на перекрёстке, и вслед за Пинчуком, спотыкаясь о муравей ники и кротовьи кучи, пошёл к румыну. Худая белая кляча тащила за со бой деревянную соху. И лошадь и пахарь делали невероятные усилия. Пинчуку сразу же вспомнилась картинка из дореволюционного букваря и стихотворение под ней, начинающееся словами: «Ну, тащися, Сивка». Пётр Тарасович и Кузьмич приблизились к крестьянину. Тот выпу стил из рук поручни сохи, глянул слезящимися, разъедаемыми потом гла зами на русских солдат, снял шапку и чинно поклонился. — БуназиваЧ — Доброго здоровьичка! — ответствовал Пинчук, поняв что крестья нин приветствует их. Румын мелко дрожал. Не от страха, а от напряжения и от великой усталости. Он не боялся солдат: хлебороб быстро узнал в них хлеборобов. — Ковыряешь? — спросил его Пинчук. — Нушти. — Опять «нушти»! Понимать надо! А то все — «нушти» да «нушти». Вот вас и мучают, угнетают... Бросил бы ты эту гадость! — Пётр Тарасо вич потрогал рукой деревяшку. Высветленные ладонями хозяина, поруч ни сохи были горячие, бугроватые, словно и на них вскочили мозоли. — Ну, ладно, мабуть, поймёшь колысь... — Поймут, стало быть, коль мы сюда пришли, — подал свой голос Кузьмич, который давно ждал случая высказать и своё мнение. Пинчук и ездовой вернулись к разведчикам, сделавшим небольшой привал. Недалеко от дороги, окружённая со всех сторон каштанами, то полями и черешней, белым пауком прицепилась к земле боярская усадьба. — Вот у того нет, должно быть, этих разнесчастных клиньев, — ска зал Шахаев Забарову, думая про помещика. Парторг поднялся, немного отошёл в сторону, чтобы лучше наблю дать за бойцами, за выражением их лиц, отгадывать мысли. Что думают ребята? Ведь все сейчас смотрели на эти незнакомые им, давно забы тые межи... «А ты что задумался, командир?» Шахаев взглянул на Забарова и невольно улыбнулся. Спокойный, сосредоточенно-уравновешенный ум Фёдора и его физическое могу щество всегда будили в сердце Шахаева добрые мысли, наполняли грудь безотчётной радостью. 1 Добрый день — рум.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2