Сибирские огни, 1952, № 6
ши, для которого всё нипочём. Поэтому, вначале он даже не понял значе ния слов, грубо и обнажённо брошенных одним из его солдат: — Двадцать пять лей в сутки — не слишком много, господин лей тенант. Мама Елена должна бы знать... — Капрал Луберешти, я советовал бы вам помолчать, — испуганно' проговорил Лодяну, пытаясь остановить солдата. Младший лейтенант отлично понимал, чем может кончиться для Луберешти эта сцена. — Что, что вы сказали, капрал? — вдруг встрепенулся Штенберг. — Продолжайте! — Я сказал, господин лейтенант, что двадцать пять лей — не слиш ком много. Вы — наш ротный. Отец солдат. И должны знать, как мы жи вём. Из этих двадцати пяти лей половина разворовывается начальством. Вон наш старшина уже пятую посылку домой отправляет, — капрал, очевидно, решил итти напропалую и поэтому смотрел на офицера с от чаянным вызовом; вот с таким же вызовом глядел он в глаза полицейских во время забастовок на заводах Решицы. Лодяну хорошо помнит этого горячего, несколько необузданного электромонтёра. — А солдат получает два раза в день постный суп, — продолжал капрал, — в котором плавает несколько бобов или кусочков сухого кар тофеля. Мы едим мамалыгу и хлеб, который на восемьдесят процентов выпекается тоже из кукурузы... — Луберешти! — Не мешайте ему, Лодяну. Пусть говорит. Продолжайте, кап рал! — лицо Штенберга побледнело. Он как бы только теперь понял, что всё это значит для него, принявшего командование ротой. Сейчас Штен берг меньше смотрел на капрала, чем на Лодяну. Взгляд молодого боя рина говорил: «Вот до чего довели вы роту! Я могу немедленно сообщить об этом в прокуратуру и вас обоих расстреляют. Но я не сделаю этого, по тому что я добрый и недостаточно решительный, и вы должны это оценить во мне и, оценив, полюбить меня». Лодяну понял это. Но он понял также и то, что всё, чего не сделает командир роты, сделают взводные офицеры, уже не раз обвинявшие Ло дяну в панибратстве с солдатами, и он вновь обратился к своему земляку. — Капрал Луберешти, вы с ума сошли! Но остановить солдата было уже невозможно. — Пшеница идёт для немецкой армии! — почти кричал он, зачем-те перекидывая винтовку с одного плеча на другое. — Немецкий солдат по лучает четыреста лей в день, а офицер — две тысячи. Немцы сидят в на ших дотах, а нас вышвырнули в чистое поле, под русские снаряды и пули. — Молчать! Штенберг вздрогнул от оглушительного голоса. Рядом с ним, перед строем роты, стоял генерал Рупеску. — Кто командовал этим сбродом? — грозно спросил он, показывая на замерший вдруг строй. — Вы? — Так точно, ваше превосходительство! Честь имею представиться: бывший командир роты, младший лейтенант Лодяну! — Вы... вы — дезорганизатор, а не командир! — и с этими словамк генерал несколько раз ударил по щеке Лодяну своей тяжёлой, пухлой ладонью. Он замахнулся было ещё раз, но, обожжённый взглядом нака зываемого, опустил руку. — Судить! Обоих! И вечером капрал Луберешти был осуждён трибуналом. Ночью его расстреляли перед строем роты. Лодяну разжаловали в рядовые. ...Случай этот, пожалуй, больше всего встревожил полковника Рако вичану.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2