Сибирские огни, 1952, № 5

связан для него с декабристами, и ныне она пребывает в их среде. Автор книги «Пушкин и Сибирь», ко­ нечно, прав, предполагая, что «может быть, в сожжённой десятой главе .рома­ на Пушкин привёл бы и Татьяну, как думал привести Онегина, к декабристам. Более того, он приводит любопытнейшие сведения о том, что в декабристских кругах «Таней» себя называла жена декабриста Фонвизина. На наш взгляд, однако, к этому последнему утвержде­ нию А. В. Гуревич относится чересчур доверчиво. Пусть Н. Д. Фонвизина сама писала о том же И. И. Пущину, но не так редко бывает, что там, где слиш­ ком много говорят, ничего не найдёшь, а где ничего не говорят, там-то и таит­ ся искомое. Во всяком случае следова­ ло хотя бы назвать Марию Раев­ скую: об отношениях между нею и Пушкиным мы знаем гораздо больше такого, что позволяет и здесь думать именно о ней. Рассказывая о поездке поэта в Арзрум для встречи с пребывавшими там декабристами, надо бы было, кажет­ ся нам, привести стихотворный набросок Пушкина, сюда относящийся и трогаю­ щий глубоким своим и искренним чув­ ством: Желал я душу освежить, Бывалой шизнию пожить. В забвеньи сладком меж друзей Минувшей юности моей, Я ехал в дальние края; Искал не злата , не честей В. пыли средь копий и мечей... Это был как бы некий прообраз ещё боле© желанной поездки в ещё более дальние края... Но Пушкин и отсюда, с Кавказа, как правильно указывает на это автор книги, посылал свой привет изгнанникам, находившимся в Сибири, в частности Ивану Ивановичу Пущину, который, как истинный друг, после гибе­ ли Пушкина писал И. В. Малиновско­ му: «Если бы при мне должна' была случиться несчастная его история... ро­ ковая пуля встретила бы мою грудь». * ** С большим интересом читается и вто­ рой раздел книги— «Отклики в Сибири на дуэль и смерть Пушкина». Здесь для читателей не сибиряков! особенно много нового и любопытного в приводимых отрывках из стихов сибирских поэтов, где чувствуется значительная поэтиче­ ская культура. Так, у поэта-самоучки Милькеева есть такие строчки о Пушкине: Ты был родным певцом великого народа, И голос твой шумел, как русская погода. Был горд и величав, как наши небеса И в радугах сверкал , и лился к ак роса: И снегу "белого был чище, холоднее, Был громче, звонче льду, и стали был острее. Эти стихи выделяются своим своеоб­ разием, своего рода «сибирскою хват­ кой» , в которой отразилась вся широта родного для этого поэта, любимого им края. Голос Пушкина для него не просто «звучал», он «шумел», и притом как р у с с к а я п о г о д а . Можно было бы строку за строкой вскрывать это истинно вдохновенное- своеобразие, которое зовёт ещё и ещё- раз перечитывать эти строки, из кото­ рых, быть может, самыми характерными являются те, где Пушкин спорит с зим­ ними красотами Сибири и побеждает- чистотою и звонкостью своего голоса и снег, и лёд. Но самая последняя харак­ теристика пушкинского «голоса» застав­ ляет задуматься ещё! и совсем по- иному. «Стали был острее» — это срав­ нение, совершенно далёкое от мира природы, сроден предыдущему «льду» лишь своей гладкостью, твёрдостью, блеском, но о с т р о т а «стали» — это уже её б о е в о е качество. Пуш­ кин, голос которого острее стального меча, —- это уже Пушкин-боец, Пушкин- шлитик, Пушкишреволюционер. Это у тобольского поэта Милькеева, служив­ шего «канцелярским писцом», было лег гальною формой для нелегального воз­ гласа о том, о чём открыто нельзя было сказать. Мы не знаем, читал ли Милькеев, а быть может даже имел и у себя список послания Пушкина к декабристам, но невольно напрашивается сближение- м е ч а , к о т о р ы м д о б ы в а е т с я с в о б о д а , и г о л о с а П у ш к и н а , к о т о р ы й о с т р е е с т а л и . Очень любопытно отметить, что у П. П. Ершова, у которого стихи его, посвящённые памяти Пушкина, в целом страдают, на наш взгляд, некой излиш­ ней «нарядностью», заставляющей здесь вспомнить скорее Бенедиктова, есть также отдельные — именно боевые строки: «Он «репок — как сталь воро­ ная», или, по-своему, очень удачно: «Он тяжек — как меч славянина». Мы остановились с известной подроб­ ностью на отдельных фрагментах стихо­ творений сибирских поэтов по той при­ чине, что, как нам кажется, это один из любопытнейших документальных приме­ ров того, как один великий поэт воспри­ нимается другими поэтами, по отноше­ нию к которому сами они являются по- клонникамя-читателями. Читательские- восприятия тоже имеют свои градации: и среди читателей бывают так называе­ мые «средние» (однако же и они по- своему очень разные), а вот рядом,, глядишь, и определённо «талантливый». Но поэт, воспринимающий другого поо- та, — это совсем особый род читателя. Сам Пушкин, в одном из своих юно­ шеских посланий, обращаясь к поэту,, пишущему для «священной истины дру­ зей» , говорит о тех, кто его «во-