Сибирские огни, 1952, № 5

Всё! это должно, несомненно, читаться с большим интересом. Автор сжато, но достаточно полно освещает взаимную теснейшую связь между Пушкиным и декабристами. И всё ж е мы даём здесь некоторые замечания относительно того, как мож­ но было бы углубить самую обработку этой важной темы. Нужно, впрочем, памятовать, что и любая работа о Пуш­ кине требует особо внимательного к себе отношения: вспомним, как сам он был строг по отношению к самому себе. * Нам думается, например, что приводя те или иные цитаты из Пушкина, было бы нелишним здесь же давать и неко­ торые к ним комментарии с расчётом разбудить у читателя более глубокое восприятие данных пушкинских строк. Так, автор книги совершенно прав, рас­ ценивая самый факт пересылки поэтом в Сибирь знаменитого его послания: «Во глубине сибирских руд» , как исключи­ тельно мужественный поступок, за кото­ рым могли бы возникнуть самые тяжё­ лые последствия: «Пушкин хорошо представлял себе всё это, но не дрогнул, не изменил своих отношений ни к сво­ им разгромленным друзьям, ни к вы­ ношенным ими идеям декабризма». И далее приводится само это послание. И здесь, конечно, не худо было бы под­ черкнуть для читателя то, что именно и делало этй стихи столь вызывающими. В самом деле, Пушкйн не говорит: «Смиритесь!». Нет, напротив того: ког­ да он говорит о терпении, то называет его г о р д ы м, а самое стремление их дум — в ыс о к и м , . Он напоминает и о н а д е ж д е , о том, что придёт ж е ­ л а н н а я пора. Эта «желанная пора», данная без всяких оговорок, — желанна, конечно, не для одних сосланных: это одинаковое желание — общее и у них, и у самого поэта, который тем самым солидаризируется полностью с декабри­ стами. Наконец, в заключение Пушкин уже неприкровенно говорит о том, как п а д у т о к о в ы и р у х н у т т е м - и и ц ы. Этот конец стихотворения за­ ставляет вспомнить юношеское послание Пушкина «К, Чаадаеву», где также меч­ тает поэт о том, как на о б л о м к а х с а м о в л а с т ь я «напишут наши имена». Остановимся ещё немного на этой по­ следней строке из послания «К Чаадае­ ву». Пушкин здесь говорит, что когда победит революция, Родина не забудет тех, кто содействовал этой её победе. Тот же самый смысл имеет и последняя строка «Послания в Сибирь»: «И братья меч вам отдадут». Это значит опять-таки, что победившая революция не забудет тех, кто содействовал её победе и, чествуя их, возвратит им, то самое оружие, ношение которого им бы­ ло запрещено самодержавием. Несомненно, что эта близость «По­ слания в Сибирь» к юношескому его посланию, за которое пострадал и сам Пушкин, была горячо и взволнованно- воспринята «во глубине сибирских РУД»... Второго рода замечание относится к цитатам, приводимым из трудов иссле- дователей-пушкиниетов. Так (на стр. 15) автор книги приводит цитату из- Н. Лернера, -в которой даётся анализ, известной строфы «Евгения Онегина»: Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал... Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. А та, с которой образован Татьяны милый идеал... О, много, много рок отъял! Блажен, кто праздник жизни р ано Оставил, не допив до дна Бокала полного вина, Кто не дочёл её романа И вдруг умел расстаться с ним. Как я с Онегиным моим. Если Лернер совершенно справедливо! говорит о том, что строка— «иных уж нет, а те далече» носит характер «от­ крытого изъявления сочувствия декабри­ стам», то более чем сомнительно его же- высказывание, что будто бы Пушкин, «завидует тем, которые ушли в «ка­ торжные воры» с -незаконченного «праздника жизни». Да как этому мож­ но завидовать, -когда поэт всю свою жизнь был озабочен вопросом, как о б л е г ч и т ь у ч а с т ь сосланных?' Далее пушкинист-исследователь говорит про поэта, что будто бы и «сам он уж е начал допивать из опустевшего бокала «терпкую гущу» . Едва ли есть -надоб­ ность подробно доказывать, что э т и высказывания Лернера ошибочны и что- не следовало их приводить, д-а ещё с оттенком признания «-справедливости» этих суждений. Пушкин восклицая «блажен» не о тех, кто «далече», а о тех, которых «уж нет». Для Пушкина «праздник жизни» есть сама жизнь. Мы уже не говорим о характеристике жиз­ ни самого поэта, как её рисует нам Лер­ нер. Пушкин, н е в з и р а я н и на ч т о , пил не какую-то «терпкую гущу» из «опустевшего» бокала: он до конца своей жизни был полон могучего дара творчества и вёл неустанную борьбу за эту свою творческую свободу. Что касается воспоминания о Татьяне, то несомненно, что она здесь для него не только героиня романа, которую нельзя не упомянуть вместе с Онегиным. Если с Онегиным расстается сам поэт, то Татьяну от него отнял р о к , и тем самым она- становится р я д о м с т е м и , к т о н ы н е п р е б ы в а е т «д а л -е ч е » . Так, Пушкин признаётся открыто, что живой прообраз Татьяны