Сибирские огни, 1952, № 4

(«Урожай мира»), против войны направ­ лен дружественный союз двух наро­ дов — советского и китайского («Два солдата»). Поэт умеет говорить о боль­ шом и значительном кратко и сильно. Стихи о войне и мире наполнены тем публицистическим пафосом, который удачно передаёт высокое и благородное чувство достоинства советского челове­ ка, представляющего самую мирную на земле страну. В книге помещены также поэтические переводы с бурят-монгольского интерес­ ных произведений А. Тороева и Ч. Лхам- Сурена. Таково в основном содержание сбор­ ника Инн. Луговского «Любимый край», таковы его лучшие, сильные сто­ роны. Есть, однако, в его книге и слабые произведения. Иногда жизненно верную сцену он вдруг подменяет выдумкой, не находит нужного слова, однообразен в выборе средств художественной вырази­ тельности, декларативен. Надуманно, например, стихотворение «Разговор в кузнице». В кузницу к Ни­ ките пришли бригадиры. Вначале они говорят «о блоках и оси, сваренных Ни­ китой», а «потом о тех осях и блоках, что нам в угрозу норовит сковать кро­ вавый Уолл-стрит». Эти филологические изыскания в области омонимов звучат весьма искусственно. Читатель видит только, как автор пытается более или менее ловко обыграть разные слова, звучащие одинаково, и не передаёт есте­ ственного взволноганного разговора лю­ дей колхозного труда о мире. Интер.есное по замыслу стихотворение «В гостях у тёти» испорчено неубеди­ тельными мотивировками поведения ге­ роев. Приехал человек в своё родное село, а его нет — оно на другом месте: колхозниками задумано и осуществляет­ ся большое строительство. Герой удив­ ляется: он об этом ничего не знал. По­ чему же? Во-первых, потому, что не ус­ пел расспросить шофёра, который его вёз, во-вторых, тётя его, председатель колхоза, хотя и писала ему письмо, но об этом именно факте почему-то умол­ чала («С новым адресом живёте, а в письме мне ни гу-гу»). Возможно, что подобное и случилось где-либо, но в художественном произведении представ­ ление о герое, как о человеке энергич­ ном и любознательном, для которого только «знай, рассказывай' что есть», для которого всё «вынь да положи», это представление невольно разрушается, читатель перестаёт верить в искренность удивления героя и автора. Особенно неудачно стихотворение «Омулятники». Рыбаки выехали за ому­ лем. Разразилась буря. Капитан спра­ шивает: «Пронесёт ли? Плыть ли даль­ ше? Не вернуться ли?». А рыбаки мол­ чат. Наконец один «парнюга», по явно неуместному выражению автора, «баском ответил»: «Пронесёт!..» И, действитель­ но, пронесло. Но почему-то эта надежда «на-авось» должна по замыслу поэта означать мужество, самоотверженность, смелость и выносливость омулятников. В некоторых стихах поэт отступил от своего метода — конкретного, нередко сюжетно оформленного и чётко завер­ шённого изображения действительности и сбился на расплывчатую декларатив­ ную декламацию («Да здравствует солнце», «Великий сев», «Встреча с весною»). Есть, к сожалению, и ряд неточно­ стей, неясных картин, образов, неудач­ ных выражений. «Грузом тяжким и с л а в н ы м легли две войны» (стр. 7), — пишет поэт, и получается не то, что х о т е л он сказать: с л а в е н п о д в и г народа в т я ж к о й войне, а не г р у з в о й н ы . « К а б а н а м и горбы о щ е т и н я, разомлев в голубой духоте, спят хребты...» (стр. 79). Автор, вероятно, не замечает, что в нашем представлении возникают ощетинившие­ ся кабаны, которые никак в таком со­ стоянии не могут передать картину спя­ щих хребтов. Да и как можно предста­ вить щетину, похожую на кабанов. Что несёшь ты, словно груз под пломбой: Бизнес? Крах? Голодную судьбу? Новой сверхъестественною бомбой Старую и злую похвальбу? — обращается поэт к Новому году для «разных всех Америк». Но почему «груз п о д п л о м б о й » ярче слова «груз», разве «под пломбой» равнозначно «не­ известный» и «таинственный»! Почему слово «груз» является обобщающим по отношению к непомерной тяжести, со­ держащейся в понятиях «бизнес», «крах», «голодная судьба»? Поэт не на­ шёл подходящего слова, точного эпите­ та, нужного сравнения, он удовлетво­ рился тем, что легко срифмовалось с «бомбой». Или, наконец, в стихотворении «У пшеницы» в пяти строфах поэт настой­ чиво повторяет слово пшеница: «вели­ чаво шумит п ш е н и ц а » , «думал он о п ш е н и ц е высокой», «чтобы на ноги встала п ш е н и ц а » . Всё это можно представить, оправдать и понять. Но чи­ татель недоумевает, когда видит в по­ следней строфе: «Вот и выросла наша Маша!» (т. е. пшеница же!). Что за Маша, почему вдруг Маша, а не Катя? И толь­ ко в третьей строке узнаёт: имя «Ма­ ша» хорошо рифмуется с нужным для поэта словом «папаша». А стихотворе­ ние испорчено: нет желания снова пере­ читать его. У поэта есть ряд художественных приёмов, которыми он особенно охотно пользуется. П р и ё м н а г н е т а н и я : « ч т о б ы взрывал», « ч т о б ы помог», «ч т о б ы взлетели», « ч т о б ы стояли», « ч т о б ы забыли» (стр. 11 «По поводу