Сибирские огни, 1952, № 4

А краны последнего выпуска, кра­ савцы! Так я и проходила в порту до конца дня, и было очень беспокойное чувство: хочется как можно скорее включиться в общую жизнь, быть вместе со всеми и, если потребуется, ночей не спать, и в то же время неуверенность — смогу ли? Это ведь в институте всё кажется легко и просто, а когда серьёзная работа и надо людьми руководить, тут сто раз заду­ маешься! Вот поэтому я и не написала маме письмо в тот вечер. Если написать, что я волнуюсь, она ещё не поймёт и рас­ строится, а не написать в письме об этом — тоже нельзя. Лучше уж совсем не писать. Комната у меня хорошая, на третьем этаже. Окно на солнечную сторону. Кро­ ме меня, в квартире ещё одна семья, на­ ши же, из порта. Когда ложилась спать, вспомнила маму и взгрустнула: она пе­ ред сном всегда подойдёт, поправит одея­ ло. Как маленькой... Смешная и милая мама! На следующий день проснулась часов в шесть, боялась проспать. Пришла к вось­ ми в порт и не знаю, за что сразу взяться. Яков Григорьевич, видимо, понял это и говорит: — Давайте на первое время так: пока вы присмотритесь ко всему, познакоми­ тесь как следует с работой и людьми, вам, я думаю, будет полезно посидеть вместе, со мной. Здесь вы будете в курсе всех со­ бытий, и я рядом, если что, можно посо­ ветоваться. Ну, и на участок почаще вы­ ходите. И вот начались мои рабочие дни. Прихожу не к восьми, а пораньше и сразу иду на участок. Спрашиваю, как дела, не было ли аварий, как график. Меня уже все узнали, здороваются при­ ветливо, а Тучин — крановщик, весёлый такой парень, кран -всегда остановит, вы­ сунется из кабины, махает кепкой и кричит: — Утро доброе! Потом иду в кабинет Якова Григорье­ вича и сажусь за мой стол, сбоку от его стола. На первый взгляд кажется, что я настоя­ щий начальник участка: проверяю наличие материалов, разрешаю отлучиться, спраши­ ваю, как профилактика, ещё о чём-то и вообще спрашиваю, спрашиваю и спра­ шиваю. Но вот прибегает Тучин, крас­ ный, руки в масле: какая-то авария. И хотя я сижу здесь же, он прямо к Якову Григорьевичу, будто я никакого отноше­ ния к участку не имею. Как здороваться — так я начальник участка, а чуть что случилось — так лучше к Якову Гри­ горьевичу! Я сама понимаю, что так луч­ ше, но ведь обидно! Или вот ещё. Есть у нас механик Зуев, старичок уже. Такой, знаете, каких в ки­ но показывают: невысокий, щупленький, лицо сухое и очки. А сам так строго по­ верх очков поглядывает и вообще... рез­ кий старик. Но переходящее знамя поТэта у него. И вот был такой случай: встал пятнадцатитонный кран. Я сразу туда, а он уже на кране, руководит ремонтом, и понимают его все с полуслова, и — ника­ ких возражений. Всё делается мигом, а он — как дирижёр. Спрашивает меня для по­ рядка, а я уже у него на поводу и поня­ ла это только дома. Обдумала всё, шаг за шагом, и вижу: проще можно было сде­ лать. На следующий день сказала ему, он поверх очков на меня посмотрел, потом улыбнулся и говорит: — Верно! Чего же вы сразу не ска­ зали? После этого у нас с ним отношения как-то лучше стали. И вообще было у меня такое чувство, будто я ещё не начала работать. То есть, я всё время в порту, домой прихожу только спать, сама уже решаю кое-какие мелкие вопросы, и всё равно кажется, что главное кто-то делает за меня: не приди я сегодня в порт — участок не много по­ теряет. И на комсомольском собрании мне бы­ ло как-то неловко, я далее не сказала все­ го, что хотела сказать (я, наверно, как и в институте, буду в редколлегии). После собрания подошла к Сергею Яковлевичу, секретарю партбюро. Он очень похож на Маяковского: высокий и лицо такое же. И сам, чувствуется, замечательный! Он выслушал меня, улыбнулся и ска­ зал: — Раз сами заговорили об этом, зна­ чит всё идёт нормально. Нет, нет, вы мо­ лодцом. Мне сразу легче стало, но всё-таки... такое чувство, будто стены кабинета Яко­ ва Григорьевича, и мой стол, и даже клякса на столе как-то заслоняют от ме­ ня настоящее дело. Я даже на кляксу ещё чернил вылила, чтобы она изменила свою форму. А в порту жизнь кипит. Вертятся кра­ ны на причалах. Баржи, пароходы, — всё, как надо, а тут ещё солнце такое, и у всех настроение хоть пой: двадцать третье, а месячный план уже готов. А моей заслуги в этом нет, и я никак не могу написать маме письмо: написать правду — она ещё подумает бог знает что, будет волноваться. И промолчать об