Сибирские огни, 1952, № 3

Печник оказался большим хвастуном. Печь он сломал быстро, а пли­ та у него никак не получалась. Зубенко продолжал жить в доме Сараева. «Попробую кое-чего сделать, а потом всё-равно уеду», — решил Зу­ бенко. Но это затянулось на долгие годы. И чем больше зоотехник работал, тем крепче привязывался к колхозу. Колхоз по плану должен был искусственно осеменить пятьсот овен. Почему так мало? План? Но план занижен. Не лучше ли резко увеличить искусственное осеменение и быть уверенными, что сократится яловость овец? «Подсосному методу» объявить войну. Стыд и срам на племенной ферме пользоваться дедовскими методами. Пора переходить на ручную выпойку телят. Зубенко не может терпеть, чтобы пункт искусственного осеменения был в таком состоянии. Полное переоборудование, реконструкция «стан­ ка», светлые большие окна, идеальная лабораторная чистота. Ах, это кое-кому не нравится? Ради бога, жалуйтесь председателю колхоза. — Круто берёшь, — говорил Сараев. — Уж как могу. Это цветки — ягодки впереди. Или меня будут слу­ шаться, выполнять мои приказания, или мне здесь нечего делать. — Круто берёшь, — повторил Сараев, — и это хорошо! Бери ещё круче. Я тебе не помеха, а помощник. Так и запомни. Глубокой холодной забайкальской осенью Зубенко разъезжал по фермам и отарам в демисезонном бобриковом пальто, надевая под него фуфайку, связанную Валентиной Григорьевной. В поле на ветру в этой одежде Зубенко чувствовал себя, как в тон­ кой рубашке. Однажды Сараев попросил Зубенко пустить в комнату на несколько дней дедушку Ценгея — самого искусного во всём селе шубника. — Посмотришь, как тулупы у нас шьют. Тулуп мне, паря, нужен. Спина всё ломит... — Э-э-ха-хе! — сказал дедушка Ценгей, — болына тулупа, однако, нада. В комнате запахло свежей овчиной, крепким самосадом из трубки дедушки Ценгея. Старик напевал какой-то однообразный мотив, и каза­ лось, что этой заунывной песне не будет конца. — Что поёте, дедушка? — спросила Валентина Григорьевна. — Балына песня, однако. Дедушка пел о молодой женщине, которой скучно одной дома, о тёп­ лой и крепкой шубе, сквозь которую не проберётся никакой мороз, о том, как вкусны пироги, состряпанные молодой хозяйкой... Тулуп был готов через три дня — не тулуп, а целая юрта. Пришёл Сараев, померил его и недовольно сказал: — Экую громадину сшил, дедушка! Придётся отдать Зубенко. — Придётся, придётся, — радостно закивал дедушка Ценгей и с та ­ кой силой задымил трубкой, что Валентина Григорьевна закашлялась. — Носи, Фёдор Трофимович, — сказал Сараев, — тулуп загадан на пятьдесят лет. А ну, померь! Скажи на милость! — развёл он руками, — как по тебе сшит. Носить тебе его, не переносить. ** :'fi В Ключевом логу раскинулись строения колхозной племенной фер­ мы крупного рогатого скота. Это большой посёлок в одну ровную, точно