Сибирские огни, 1952, № 3
ралыюго и умственного превосходства, которым должен был бы обладать. Шаблонно, плоскими и к тому лее од нообразными словами описана любовь Говоркова и Фени Башлыковой: «И вдруг, совсем неожиданно, радостное чувство овладело Андреем», «Феня пе реживала радостное и в то же вре мя тревожное чувство», «Феня зна ла, что это любовь. Знала и боялась этой любви. В её жизнь вошло что-то новое, неизведанное», «...к Фене неожиданно пришла большая любовь», «к Андрею её влекла какая-то непреодолимая сила», а когда автору кажется мало всего этого для выражения чувств своих героев, он ещё добавляет: «любовь требовала своего». В беседе с любимой девушкой Андрей высказывает правильные мысли, но де лает это в такой форме, будто выступает за трибуной перед тысячной толпой или работает над передовой статьёй для га зеты: «Не только во время войны дают себя знать замечательные черты харак тера советских людей. Наш народ еже дневно, везде и во всём показывает об разцы величайшего героизма. Но для нас это стало нормой поведения, зако ном советской жизни...» и т. д. Чем же заканчивается этот эпизод? Буквально через десяток строк — «Андрей одним рывком привлёк к себе Феню, нашёл в темноте её губы и поцеловал». Всё это (и разговор о величайшем ге роизме наших людей, и «рывок» в тем ноте) произошло, когда они возвраща лись из клуба, где только что просмо трели фильм «Молодая гвардия» — и «перед Феней всё ещё стояли мужест венные образцы (образы? — Р. Б.) Шев цовой, Громовой, Кошевого». Молодой и неопытный писатель не учёл, что неожиданный «эффект» по добной концовки главы (сразу после ми тинговой речи влюблённого) производил бы комическое впечатление, если бы он не был просто бестактным. Но если аз- тор может проявить неопытность, то его редакторы определённо лишены этого права, и они-то во всяком случае обя заны были помочь ему избавить повесть от столь очевидных промахов. На страницах этого произведения на звано громадное количество имён, кото рые так и остаются только именами, ни в какой мере не становясь хотя бы «про ходными» , эпизодическими персонажами. Например, упоминаются имена коммуни стов Карманова, Фомина, Кузина, Лиз- нева, Баранова, комсомольцев Тюлени на, Зябликова, Духанина, беспартийных колхозников Хренова, Дьяконова, Пол торацкого, колхозниц Языковой, Крото вой, Груздевой, Соловьёвой, инструктора райкома партии' Багрова, кучера Алек сея Кудряшова, трактористов Колмогоро ва, Балалайки, Шелестова, бухгалтера Иона Барабина, учителя Василия Ва сильевича и многих-многих других. Чи татель не имеет о них ни малейшего представления, а если немногие (имен но — немногие) из названных и про мелькнули раньше, то они ничем не за помнились не только как живые, кон кретные личности, но и просто как имена. Чрезвычайно много в повести всевоз можных совещаний, собраний, которые чаще всего даны методом протокола или отчёта. Впрочем, подобным методом из ложены не только собрания. Читатель наталкивается на такие, например, сооб щения: «Эти призывы определяют жизнь Коченёвки в августовские дни. Борьба за хлеб ощущается в поле, на токах, в деловой работе бригад, в креп кой трудовой дисциплине колхозников, в сплочённости большой колхозной семьи... Люди, движимые благородным стремлением во-время и без потерь уб рать урожай, досрочно рассчитаться с государством и начать сверхплановую сдачу хлеба, работают без устали...». Этот абзац стилистически ничем не от личается от информации из районной газеты, цитируемой автором, как бы спе циально для сравнения, на этой же стра нице! П. Вутурлакин обладает пока явно не достаточным для писателя словарным фондом. На страницах повести часто встречаются ненужные повторения, со седствуют такие, например, словосоче тания: «К удивлению обеих (девушек- горожанок. — Р. Б.), работа пошла спо ро», «Колхозница с удивлением смотре ла на горожанок», «Машинист..* с удив лением смотрел на горожанок». Или: «Козодоев ... слушает подозрительную возню» и « ...К озодоев бросается туда, где слышен подозрительный ш ум» . Или: «Казакпай — край шишкобоев. В крае не могут не знать этого». (Автора не беспокоит, что в этих двух непосред ственно связанных выражениях понятие «край» имеет совершенно различный смысл). Или: «К вечеру ушли на под носку снопов ещё две женщины — им не оставалось работы на вязке. К вечеру на месте, где недавно шумела рожь, гу сто стояли копны». Или: «Бывают лю ди, с которыми один на один невозмож но договориться... На один справедливый упрёк у них находится десять упрё ков...» и т. п. С досадной назойливостью звучит эпитет, проходящий через всю повесть: «собрание загудело» (стр. 8 7 ) , «загудел зал» (стр. 94 ) , «зал загудел» (стр. 95 ) , «—Ничего не выйдет1 — загудели кол хозницы» (стр. 123), «—Подработаем к вечеру! — загудели колхозники» (стр. 126 ) и т. д. Между тем, слово употребление ведь отнюдь не являет ся чем-то «нейтральным» в художе ственном произведении — не только для степени точности выражения данной мысли, но и для всего идейного замыс ла. Бесспорно, что это постоянное «гу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2