Сибирские огни, 1952, № 3

нов, оригинальное художественное реше­ ние, насытить произведение конкретны­ ми, интересными, жизненными подробно­ стями, увидеть и показать нечто по-осо­ бенному новое, индивидуальное? Скажем сразу: не сумел. К моменту сдачи рукописи в набор ав­ тор её фактически находился в такой стадии работы над ней, когда он ещё не освоил творчески, не осмыслил образно знакомый ему материал, не подчинил се­ бе наблюдённые факты, не стал коман­ довать ими, не успел, как говорил Горь­ кий, «выплавить, извлечь настоящую правду искусства» ив фактов. Наоборот, он сам — целиком во власти фактов, в плену у них. Зачастую он включает в повесть оче­ редную запись из своего блокнота, да так и оставляет совершенно нерасшиф­ рованным какой-то намёк на что-то, обры­ вает зародившуюся было сюжетную ли­ нию. К примеру, мы узнаём, что во вре­ мя войны в Коченёвку приехал укра­ инец — «толстенький хитроватый старик по фамилии Подайбог. Понравилась ему усадьба Хлыстова... Долго ходил Подай­ бог вокруг неуступчивого старика, пока сторговал его усадьбу за немалые день­ ги. Восемьдесят тысяч рублей положил Хлыстов в сундучок». Допустим. Но кто такой Подайбог, откуда у него деньги, что с ним стало потом, какую роль он играл в происходящем, — решительно ничего неизвестно! После этого Подай­ бог бесследно исчезает из повести •— будто и не появлялся в ней — и даже ни разу не упоминается. Зачем же было сообщать о нём, о его внешности, о его действиях? И каким образом могла оказаться включённой в повесть эта ненужная справка? Ответ только один: подобный факт был изве­ стен автору и, вероятно, записан им. Этого оказалось достаточным, хотя П. Бутурлакин не сделал даже попытки художественно освоить голый факт, сам по себе ничего не говорящий читателю. И никто не разъяснил молодому писате­ лю, что такой метод работы над повестью чужд искусству. Ещё пример. Двадцать вторая глава повести начинается словами: «Удивитель­ на сила коллектива» и далее идут рас­ суждения о том, что «если с человеком невозможно договориться один на один», то коллектив сумеет его убедить и ис­ править. «Одним из таких людей — ут­ верждает автор — был Семён Хлыстов». Добавим, что Семён Хлыстов до этой главы выступал в повести как активный участник сюжетного развития. Но как раз после многозначительного утвержде­ ния о силе коллектива мы узнаём о Хлы- стове только то, что он подал заявление с просьбой отпустить его на стройку, и не имеем никакого понятия о том, как же вёл себя Семён на страйке, т. е. не зна­ ем как раз того, как воздействовала на него сила коллектива. В решающий для этого образа, видимо, переломный мо­ мент Семён... исчезает со страниц пове­ сти, как исчез Подайбог. Начало главы буквально повисло в воздухе! Подчёрки­ ваем, что это только некоторые из воз­ можных примеров. Почти все образы повести, за исклю­ чением, пожалуй, очень живого образа старика Степана Лукаша, нуждались в дописывании, в углублении. Лука Карих в первых главах обрисо­ ван довольно интересно, мы видим Ка­ рих, верим его словам и поступкам. Но опять-таки решающий момент в сюжет­ ной биографии этого человека — его «перерождение», как и весь процесс осознания им всей неправильности сво­ его поведения за последние годы, — представлен автором неубедительно.. Чи­ татель не может поверить тому, что по­ ел© нескольких бесед с секретарём парт­ организации и секретарём райкома, — бесед, во время которых Карих, безус­ ловно, не узнал ничего нового и не имел оснований оказаться душевно взволно­ ванным, потрясённым, — этот упорный и своевольный человек вдруг коренным образом изменился. Ничего похожего не вытекает ни из содержания в целом, ни из хода разговоров, во время кото­ рых Карих слышал лишь фразы, вроде:- «надо уметь находить правильное реше­ ние, вести за собой народ, прислуши­ ваться к голосу передовых колхозников, учиться у них» (Говорков). Или: «учить­ ся тебе надо... больше к людям при­ сматривайся, старайся находить во-время ростки нового» (Байкалов). Ведь всё это — совершенно правильные мысли, но в такой общей, неконкретной форме они, конечно же, хорошо были известны опытному председателю колхоза. В главном герое повести Андрее Го­ воркове есть живые черты. Правдиво, например, описано его психологическое состояние, когда он, возвратившись по­ сле демобилизации в родную деревню, впервые входит в свою пустую квартиру и рассматривает портрет умершей без него жены. Но очень часто поступки и слова Го­ воркова противоречат замыслу автора— показать умного, дальновидного, передо­ вого человека советской деревни, идей­ ного руководителя колхоза. Ведь тот факт, что в беседах со своим старым другом Карих он, новый секретарь парт­ организации, ограничивается прописны­ ми истинами, не может найти путей к сердцу собеседника (по крайней мере, читателю невозможно поверить в это), характеризует его как человека прими­ тивного, руководителя плохого. Нельзя поверить и тому, как ворчливо и обывательски разговаривает он со шкурником Хлыстовым: «Брось, дядя, дурака валять» и т. д. У Говоркова есть основания относиться к Хлыстову отри цательно, но, разговаривая с ним так мелко, он вовсе не обнаруживает мо-