Сибирские огни, 1952, № 3

в том, что теперь он очень естественно становился равноправным членом семьи, вносил в неё свой вклад, — каждый дом был его домом. Везде его считали близким и родным человеком. На самом же деле у него не сохранилось ни одного родственника. Трудно прожить век без семьи, без детей. Но ни сам дядя Яша и никто из колхозников не считали его бобылём. Да, тут без всяких пре­ увеличений можно сказать, что колхоз стал для дяди Яши настоящей семьёй. Во всём селе, может быть, одному или двум сверстникам дяди Яши было известно, почему у него сложилась так жизнь. Сам дядя Яша никогда об этом не рассказывал. Сверстники с годами тоже успели за ­ быть его историю. Всем казалось естественным, что есть такой человек, у которого в каждом доме свои «племянники», который с удовольствием шёл жить в многодетные семьи, помогал растить, воспитывать, обувать и одевать не своих детей, был самым желанным посаженным отцом на свадьбах, имел полсела крестников, был образцовым и трудолюбивым колхозником. И никто в селе не мог представить себе, что дядя Яша может жить как-то по-иному. А было время, когда молодой Яков Сараев мечтал •о своём доме, о жене и детях. Застенчивый, скромный и работящий, полюбил он хорошую девуш­ ку. Но, «тонкая в кости», бледнолицая, похожая на городскую барыш­ ню, Настя пришлась не по вкусу родителям Якова Сараева. — Что ж ты, — сердился отец, — не видишь, что девка хворая? Хомут себе на шею вечный надеть хочешь? — Люба она мне, батя, — говорил Яков застенчиво. — Девка румяной должна быть, — кричал отец, — справной по всем статьям, а эта при нашем крестьянском деле не годится. Того и гляди, богу душу отдаст. И думать забудь о ней, не будет на то нашего со­ гласия. Всегда покорный и послушный сын, Яков Сараев на этот раз про­ явил необычное упорство. . — Думать буду, батя, а не женишь на Насте, век ни на кого не взгляну. — Взглянешь! — ухмыльнулся отец, не придавая особого значения этой угрозе. Настю выдали замуж в. соседнюю деревню, а Яков Сараев, верный своей любви и своему слову, остался на всю жизнь одиноким. Настя же прожила долгую жизнь, ни разу не болела и до сих пор живёт у внуков всего за тридцать километров от Долгокычи. Не так давно, в минуту особой откровенности, дядя Яша задум­ чиво говорил приятелям: — С девками я ездил пух от коз чесать, не стесняются они меня, что им! — о парнях, о любви говорят. А я сижу и думаю — э, сбросить бы мне годков, встал бы я сейчас и сказал: «Вот ты, Маша, ни слова не сказала за весь путь, видать, сердце в тебе верное и любовь большая». И вот, верите, не выдержал я, улучил минутку и спрашиваю у неё: о чём ты думаешь всё, Маша, и кого ты любишь, девушка? — А я, говорит, дядя Яша, — всё слушаю их, да думаю: разве это любовь, что они болтают? Вот у меня будет любовь — никому не скажу. — И мне, спрашиваю, не скажешь? — Тебе, — говорит, — скажу, дядя Яша: я эту любовь уже, говорит, чувствую. Только нет того человека, увидеть не могу, а увижу, — враз узнаю... А я, вишь, узнал любовь свою, да поздно. Это я так — к шутке, а только сердце с сердцем тоже разговаривать может; даром, что старое...