Сибирские огни, 1952, № 3

Цилиндр огромный окружив. А Левзин крикнул: — Эй, работа! Ты помер, что ли? Или жив? — Живой покуда! — Из цилиндра, Храня невозмутимый вид, Неспешно вылез очень длинный Усатый, тощий инвалид. — Ну, как поверхность? — Вроде гладко. Проверил вдоль и поперёк. — Тогда беритесь за прокладку, Крепите кривошип и шток. Приехал Ползунов и сразу Спросил: — Справлялись про заказ? — Не исполняются заказы, Завод не делает для нас. Зато вот заводские сами Вчера согнули новый вал. Потом ещё Козёл с друзьями Три шестерёнки отковал. «Так, — думал Ползунов, — лишь с виду Он не велик, отрядец мой, Ученики, да инвалиды, Да между ними сам седьмой. Стоят за нашими плечами Ещё работные, народ, Они нам сделают ночами Всё, что не сделает завод». Ну, хорошо, друзья, за дело! Ведут рубанки разговор, Визжит станок, пила запела, Стучит без устали топор. А Ползунов весь день в движенье, Тому поможет, подойдёт: Не силой надобно — уменьем, — Гляди-ко... вот! Тому, не торопясь, покажет: — Здесь укрепи, здесь клин забей. Тому во время слово скажет: — Решаешь верно, не робей! Когда уже совсем смеркалось, Когда сказал: «Кончать пора!» — Он вдруг почувствовал усталость И вспомнил: — Ведь не ел с утра. XI Подул с посада ветер южный, Запахло свежестью лесной... Сильней, чем прежде, занедужил Иван Иванович весной. • Его машина, вырастая, Все силы у него брала — И на глазах у всех он таял. Как на глазах она росла. И, наконец, беда случилась. Он трясся в кашле вновь и вновь, И на кафтане задымилась Из горла хлынувшая кровь. Он дома днём. Что это значит? Какой-то в памяти провал... Жена о чём-то тихо плачет, И кто-то лекаря позвал. Что он бормочет: «Бесполезно, Бессилен я на этот раз...» А кровь стучит, Стучит в железный, Приставленный к кровати таз. Нет, то вода струится с гулом, И вдалеке... бакланов крик! Он где? ...Идёт по Барнаулу. А это кто? Слепой старик. Старик, что с детства был приставлен Следить за плавкой серебра, И в час, когда металл раоплавлеи. Кричал: «Пора! Пора! Пора!» А серебро, ему в отместку. Незрячим сделало его, Опричь серебряного блеску, Старик не видит ничего. Что он кричит? Чего он хочет? — Пойдём! — Куда пойдём с тобой? И вот уж не старик, — рабочий Кричит: — Пойдём, Пойдём в забой. ...В забое здесь полно народу. Один зовёт: Побудь со мной, Я много лет кайлю породу В воде по пояс ледяной. — Нет, с нами ты пройди по кругу У ворота. Без счёта дней Мы ходим, ходим друг за другом Замоет коней, слепых коней. Всё человечье здесь забыто, В глазах давно погас огонь. Потрогай — это не ладонь, Ведь это выросло копыто! ...Но вдруг забили барабаны. Приказано кому-то лечь, И офицер, от злобы пьяный. Кричит: — Засечь его, Засечь! До споднего сырого мяса! Чтоб ведал смерд работе срок. Чтоб помнил, до какого часа Повинен выполнить урок... И так, без мала две недели. Механик маялся в бреду, Шептал, привставши на постели, Что, видно, не избыть беду. Что так и будут люди, мучась. Как в каторге, томиться тут И не изменит он их участь, Не облегчит кромешный труд. ...А то вдруг начинал грозиться, Кричал неистово: — Добро! Давно нам ведомо, блудница, Куда уходит серебро. Тебя, — грозил он, пальцем тыча, — Приставить на день к плавке руд,