Сибирские огни, 1952, № 3

Недолго ему пришлось проучиться в школе: из девятого класса он ушёл добровольцем в армию. Здесь он приобрёл специальность шофёра и успел сдать экстерном экзамены за среднюю школу. Это совпало как раз с октябрьскими праздниками, а 18 ноября 1942 года Сергей выехал из Сибири на фронт. Потом жизнь пошла стремительно быстро: бои, ранение, госпитали, снова бои. Демобилизовали Сергея Небренчина уже из Порт-Артура. За два дня до отъезда ему вручили билет члена коммунистической партии... *** Наверное, не одинаково у всех вернувшихся с фронта происходит встреча с родными местами. Если ты здесь родился и вырос, если каж ­ дый дом, каждая улочка, встречный мальчишка, даже старая лошадь Молодка, не говоря уже о её хозяине Павле Большакове, — всё вызывает у тебя столько воспоминаний, столько щемящей сердце радости, то это понятно. Но почему ты, Сергей Небренчин, переселенец из дальних рос­ сийских мест, проживший в Долгокыче так мало, почему ты не спал ночами, волновался, почему, когда на станции Чита купил газету и вдруг прочёл в ней простую заметку, в которой только упоминалась Дол- гокыча, почему почувствовал такое теснение в груди, такой зуд в гла­ зах, что лучше быДо пока не заходить в вагон и не показывать свою слабость однополчанам? В Долгокыче стояла зима, как и тогда, когда ты ещё мальчишкой въезжал сюда, прижимая к себе «общественную» балалайку. Тебя здесь никто не ждал, кроме стариков-родителей, и тебя никто не узнавал. И всё же, Долгокыча, люди, близкие и родные, край, милый сердцу, принимай своего отвоевавшегося солдата. А ну, узнай его, покажи ему свои просторы, влей в грудь твой животворный воздух! А он узнал Дол­ гокычу, как будто и не расставался с ней, узнал поля, как будто бы толь­ ко вчера бороздил их трактором. — Стой, — говорит он шофёру около правления колхоза. Нет, не может он проехать мимо. Он проходит прямо в кабинет к Сараеву и ставит чемодан около двери. За столом сидит Сараев в обычной своей позе, сдвинув очки на лоб, рядом с ним — Павел Костромин. — Здравствуйте! — приветствует нерешительно Небренчин. Сараев мельком взглядывает на него, приглашает сесть на диван и почему-то сердито говорит Костромину: — Душу всю переворачивает от твоих рассказов. Неужто люди бу­ дут так жить, так страдать? — Не-ет, Фёдор Трифонович, не будут. Теперь не будут. Ведь рань­ ше китайцев за людей не считали, а тут, когда мы туда пришли, — им свет открылся. Так кому же охота снова в нищету, в бедность, в грязь? Небренчин уже понимает, о чём идёт речь, и вслух подтверждает: — Нет, не захотят они попрежнему. — А вы тоже в Маньчжурии были? — спрашивает его Сараев. — Был, Фёдор Трифонович. Только что оттуда. — Что-то не признаю вас... — А я Небренчин. — Это что же, нашего Михаила Архиповича сын? — Он. — Да неужто Серёга? — вскакивает со своего места Костромин. — Он.