Сибирские огни, 1952, № 2
ворил правду, то есть «дать цену своим словам». И он продолжал. — Согласен. Пусть будет по-твоему. Ты станешь говорить, я буду рисовать. Потом, по рисункам, я повторю тебе всё, что ты расскажешь мне о себе. Если я скажу не правду— тогда, значит, язык мой говорил пустое, я буду лживый человек. Тымкар довольно улыбнулся. Ему опре делённо нравился этот таны. — Пусть будет так, — согласился он и начал рассказывать. Этнограф попросил его говорить мед леннее. Присев рядом, юноша ■ всматривался в странные рисунки. — Наверное усталость одолела тебя, — не без самодовольства I заметил молодой чукча, когда Баграев прекратил запись и стал чинить карандаш. После сытного завтрака настроение Тымкара явно под нялось. В ту пору этнографу не было и сорока лет, выглядел он довольно молодо, и Тым кар, вероятно, считал себя вправе разго варивать с ним, как с равным. К тому же, разве есть различие между ними. Тымкар — одинокоживущий человек, и таньг то же. Они встретились у костра. И разве только то, что место для костра выбрал он и огонь принадлежал ему, давало тань- гу некоторые преимущества перед Тымка- ром. Но ведь огонь костра — это не се мейный очаг яранги. Тымкару было ве село. — Напротив, Тымкар, я боюсь, что язык твой устанет скорее, чем моя рука. Говори! И юноша продолжал. Он рассказал о плавании в Ном, о ружье, о смерти мате ри и отца, брата и ... запнулся: ему не хо телось касаться вопроса о Тауруквуне. Но мысль Баграева не дремала, он прекрасно изучил чукотские обычаи и традиции. — Твой брат был старше тебя? Тымкар снова недоверчиво оглядел этно графа: уж не кэле ли вселился в него? Откуда он знает мысли Тымкара? — Ко-о (не знаю). Она ушла. Я не стал её искать. Разве это плохо? Разве я прогнал её? Она сама оставила нашу яран гу, — оправдывался Тымкар. Лицо его стало сосредоточенным. Он боялся, что этот непонятный таньг осудит его за на рушение обычая. Но Баграев понял, отчего смутился юноша. Об этом, кстати, красноречиво сви детельствовало и содержимое его мешка. Ж этнограф разъяснил юноше, что обычай, по которому младший брат берёт себе в жены жену умершего старшего брата, не является долгом, он, этот обычай, имеет в виду больше право младшего брата, чем обязанность, хотя обычно от этого права не отказываются, так как, во-первых, ку да же деваться женщине с детьми, а, во- вторых, кто же откажется — даже если у младшего брата уже есть жена — от лиш ней работницы! Но так как у Тымкара нет нужды в работнице, а у Тауруквуны нет детей, которых ей было бы трудно прокормить одной, и в тому же она сама оставила его очаг, то он вправе считать себя свободным. Тымкар слышал то самое, о чём он недавно в смутных раздумьях думал, рассуждая наедине с собой. Он про светлел. «Хорошо было бы, если бы все чукчи думали так!» — и он оглянулся назад, где ещё слегка виднелось поселение Энурмино. Но что скажут старики? Не прогневит ли он духов? Баграев не стал убеждать его в том, что никаких духов не существует, а только укрепил его в сознании, что он ничего плохого не сделал. В душе Тымкар был благодарен ему за это. Ведь так нужна была сейчас поддерж ка! Тем не менее, рассказывать о Кайпэ и о цели своего путешествия в тундру, к оленеводам, он не стал. Зачем болтать по пусту? Могут подслушать злые духи и навредить... Но Баграеву этого и не требовалось, так как всё остальное понятно было и без рас сказа. ...Наконец, Тымкар окончил своё длин ное и невесёлое повествование и сказал: — Мой язык устал. Пусть теперь гово рит твой. Послушаем! — самодовольно за смеялся он, почти уверенный, что таньг— хвастун. Этнограф переворачивал обратно листки, разыскивая начало записи. — Ты, однако, медлишь, я вижу? По жалуй, я тебя попросту оставлю, — и Тым кар сделал вид, что собирается уходить. Он взглянул на спускающееся солнце — и тут в самом деле пожалел, что потерял на прасно столько времени. Но в этот момент Баграев начал читать: «Ну, однако пусть Тымкар станет рас сказывать... Было время освежения возду ха. Судно бородатых людей пришло в Уэном. Их было двое. Вода заливала то вары. «Помогите», сказал чернобородый...» Тымкар изменился в лице. Слово в сло во, как говорил он, повторял этот таньг по-чукотски, глядя на рисунки. Тымкар снова подсел поближе к этнографу, но настороженно, рука — на рукоятке ножа. «Чукчи выгрузили всё, помогли. Тогда сказал чернобородый: «Приходите, уго щать буду». Пришли мы. Спирт пили, ве сёлые стали. Тогда сказал чернобородый:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2