Сибирские огни, 1952, № 2

Опубликованные произведения лиш­ ний раз показывают высокую ценность фольклора народов Сибири как источни­ ка для познания неписаной их истории. Памятник этот сохранил следы древних, давно исчезнувших явлений. Переходя из поколения в поколение, он обогащал­ ся новыми мотивами и сюжетами, отра­ жавшими изменения в жизни его носи­ телей. Наряду с различными элемента­ ми старой материальной культуры, он знакомит с бытовавшими в прошлом об­ щественными формами и отношениями. Глубоко народный и по содержанию и по поэтической форме, фольклор верно отражает общественное сознание, нормы социальной морали, всё мировоззрение этих народов. Социальные взгляды народа проявля­ ются с исключительной яркостью и в са­ мом выборе героев его сказочных про­ изведений, и в моральном облике этих героев, и в отношении народа к разным действующим лицам сказок. В качестве героев фигурируют обычно смелые, преданные своему племени юноши. Та­ ков, например, в нанайской сказке («Тигр» храбрый молодой охотник Кир- ба, рискующий жизнью за свой народ. Симпатии народа принадлежат всегда бедным, обиженным, угнетённым. Имен­ но их наделяет народная фантазия, в сказках успехом и счастьем. Волшебная шапка в одноимённой нанайской сказке достаётся вместе с красавицей невестой одинокому бедному юноше. Детям-си- ротам помогают добрые духи, их мину­ ют всяческие беды, и они делаются в конце концов сильными, хорошими охотниками (нанайские сказки «Мальчик- сирота», «Мальчик», «Сиротка»). Народное чувство социальной спра­ ведливости сказывалось также в неиз­ менном изображении богачей и купцов, тойонов и баев, шаманов и лам — коры­ стными, скупыми, жестокими. Глупые и недальновидные, они всегда терпят по­ ражение в столкновениях с героями-бед- няками. Злой насмешкой над жадным кулаком-оленеводом, обманщиком и уг­ нетателем своих пастухов, проникнута ненецкая сказка «Хозяин и работник». Гибелью богача Тайбари, «злодея, зло­ го врага бедняков», кончается другая ненецкая сказка «Худя Сэрако». Также казнят богачей и шаманов и другие не­ нецкие («Единственный сын старушки»), чукотские («Охотник и великан»), на­ найские («Колотушка», «Бедный и бо­ гатый старик») сказки. В эскимосской сказке «Человек и во­ рон» одинокий бедняк отказывается стать шаманом, так как не хочет быть хитрецом, не желает он сделаться и бо- гачом-обманщиком. Из всех предложен­ ных ему могущественным вороном вол­ шебных даров он предпочитает деревян­ ное блюдо (своего рода «скатерть-само­ бранку»), которое поможет ему кормить бедных, голодных охотников. В этой сказке критическое отношение к богачам и шаманам сочетается с при­ верженностью к таким древним обычаям, как взаимопомощь. Исконные нормы коллективного распределения, взаимной помощи, гостеприимства, общественного призрения нуждающихся прочно бытова­ ли у трудового населения. Особенно на­ стойчиво звучат эти мотивы в сказках морских охотников — береговых чукчей и эскимосов, спасавшихся от гибели лишь благодаря величайшей сплочённо­ сти. Забота о сиротах была непреложным законом (эскимосские сказки «Нутагин и посланник солнца», «Брат и сестра»), а взаимопомощь народная фантазия рас­ пространяла и на отношения между людьми и животными (нанайская «Си­ ничка», ненецкая «Дятел», эскимос­ ские «Старик и мышка», «Как острова произошли»). Отражают сказки и оборотную сторону этих пережитков общности — использо­ вание их в личных корыстных целях. «Дурные люди» прибегали к древним обычаям, чтобы жить хитростью, за счёт чужого труда (корякская «Собиратель лахтачьего жира», чукотская «Лиса и ворон»). Сказки, как и другие фольклорные произведения, воспитывали подрастаю­ щие поколения в лучших традициях на­ рода. Они учили молодёжь мужеству, героизму и скромности (нанайские «Мальчик-сирота», «Мальчик», «Мэр- гэн»), призывали её к дружбе и взаи­ мопомощи (бурятские «Плохая друж­ ба», «Змея и муравей», ненецкая «Лес­ ной и морской медведи»). Вместе с тем выраженная в сказочной форме мораль трудового народа казнила эгоистов, не­ насытных, жадных и скупых людей, на­ рушителей древних правил дележа (не­ нецкие «Кукушка», «Старик-рыболов», бурятские «Волк», «Две мыши»). Так­ же осуждала она и всех вообще «дур­ ных людей», изображая их часто в об­ разе животных. Все они не достигают своих целей, попадают в беду, терпят наказание. Журавль за своё высокоме­ рие и злобу не становится царём птиц (бурятская «Журавль»), Презрение и насмешки встречают лгуны и хвасту­ ны (бурятская «Два таёжных силача», чукотские «Рассказчики», «Хвастун»). Высмеиваются в сказках и ленивые, не­ радивые люди (ненецкие «Разговор двух лодок», «Три товарища», бурятская «Мальчик и пчела»). Находим мы в упомянутых сказках и следы весьма древних общественных форм, существовавших в своё время у народов Сибири. Нанайская сказка «Пудин» напоминает о высоком поло­ жении женщины в эпоху материнского рода. Выдающийся интерес в этом от­ ношении представляет записанная Г. А. Меновщиковым и близкая по своему ха­ рактеру к преданию сказка «Виютку- предводитель». На историческом фоне