Сибирские огни, 1952, № 2

дят на сцене чуть не одновременно? Ки­ тайцы могли бы оправдать подобную спешку лишь в том случае, если бы не*- веста должна была завтра или после­ завтра произвести на свет ребёнка и требовалось прикрыть браком её позор. Но чем оправдать сватовство сразу не­ скольких лиц к одной женщине? Это уж, по китайским представлениям, противо­ речит не только логике, но и, главное, самым элементарным требованиям при­ стойности. Совершенно непонятно китайцу, по­ чему у Жевакина «на квартире только трубка и стоит, больше... никакой мебе­ ли» . Ведь Жевакин — чиновник, а чи­ новничий пост открывал широкие воз­ можности для личного обогащения: чи­ новник официально удерживал себе часть из налоговых сумм, вводил ряд неофициальных налогов, широко брал взятки, обворовывал казну, вкладывал свои сбережения в торговлю, словом, имел постоянный солидный доход. И всё же «Мёртвые души» читались и перечитывались в Китае с захваты­ вающим интересом, «Женитьба» с а&- изменным успехом шла на китайской сцене, а «Ревизор» получил извест­ ность, даже бблыную, чем музыкальные драмы и комедии старого китайского театра, знакомые каждому китайцу с детских лет. Объяснение этому найти не так труд­ но, если принять во внимание, что фор­ мальные различия, свойственные китай­ скому феодальному и русскому крепост­ ническому укладам, сами по себе ничего не определяют и ни о чём не говорят. Дело не в формальных признаках, ха­ рактеризующих внешнюю специфику бы­ та, а в социально-экономической сущно­ сти не только сближающей, но и сводя­ щей к тождеству бытовые уклады, ок­ рашенные внешне в самые различные цвета. Вот что говорит по этому поводу вождь китайского народа Мао Цэе-дун. «Есть много общего или похожего, — пишет он, — в положении Китая и доре­ волюционной России. Одинаковым был феодальный гнёт. Общим для них яв­ лялась экономическая и культурная от­ сталость. Обе страны были отсталыми, и Китай даже в ббльшей степени. Про­ грессивные люди вели тяжёлую борьбу в поисках революционной правды с тем, чтобы добиться национального восста­ новления; это было общим для обеих стран» >. Какое значение имела форма присвоен ния прибавочного продукта (выжимание пота из крепостных или из «свобод­ ных» арендаторов), если и в России и в Китае присваивался он одними и теми же приёмами феодальной эксплуатации? Китайский помещик не подавал «ревиз­ 1 Мао Цзе-дун. О диктатуре народной де­ мократии («Правда», 6/VII-1949 г.). ских сказок», не закладывал ни живых, ни мёртвых душ, но крестьянами распо­ ряжался по-крепостнически. Опутывая своих арендаторов натуральным или де­ нежным кредитом под 50 процентов го­ довых, он обращал их фактически не только в крепостных, а в настоящих ра­ бов, причём переход долга от отца к сыну и внуку делал это рабство наслед­ ственным. Так было в Китае до самого послед­ него времени, то есть до проведения аг­ рарной реформы. И до самого последне­ го времени среди китайских крестьян, как некогда среди русских крепостных, жила давняя мечта об освобождении, которая и ныне живёт среди народных масс Японии, Турции, Ирана и других стран, где сохранились феодальные или полуфеодальные пережитки. Вот почему Гоголь, показавший во всём безобразии «кривую рожу» крепостнической поли­ цейской России, отличавшуюся от фи­ зиономии восточного феодализма лишь по названию, так близок, дорог и поня­ тен сердцу народов, один из которых (китайский) лишь недавно сверг у себя феодально-полицейский режим, а осталь­ ные и поныне изнывают под его пятой. В Китае имя великого русского писа­ теля неразрывно сплелось с именем ос­ новоположника китайской революцион­ ной литературы, неутомимого борца за освобождение народа Jly Синя, первого пропагандиста среди своих соотечествен­ ников произведений русских классиков и советских авторов, горячего поклонни­ ка Гоголя и первого переводчика на ки­ тайский язык поэмы «Мёртвые души». Беспощадная сатирическая заострён­ ность гоголевского пера, воспринятая Герценом, взрастившая обличительный гений Салтыкова-Щедрина, сыграла ре­ шающую роль и в формировании Лу Си­ ня как сатирика. Лу Синь сам говорит, что свою пер­ вую новеллу «Дневник безумца» (ап­ рель 1918 года), положившую начало революционной китайской литературе, написал он под непосредственным впе­ чатлением от повести Гоголя «Записки сумасшедшего». Заметим, однако, что впечатление это ничего общего с подражанием не имеет. Лу Синь не только переносит гоголев­ скую тему в иные условия — в задавлен­ ную нуждой и оплетённую уродливой паутиной изуверских феодальных пред­ рассудков китайскую деревню, он раз­ двигает тему до размеров подлинной со­ циальной трагедии. Жалкий и унижен­ ный чиновник Поприщин, предел мечта­ ний которого «сделаться генералом, что­ бы увидеть, как они будут увиваться... а потом сказать им, что я плюю на вас»... вырастает у Лу Синя в бунтаря, потрясателя древних патриархальных основ. Герой Гоголя просто унижен и озлоблен общественным неравенством, героя Лу Синя губит страшный фео-