Сибирские огни, 1952, № 1
пробрал их с Бушуевым за непроветрен- ный забой. — Продуктов до осени хватило. Но в обрез. Оставили только запас на десять дней дороги... Шахтёнку затопили, зама скировали, чтобы до весны никто не за метил. Первые два дня шли с утра до ночи, а на третий лошадь сломала йогу. Пришлось прирезать. Мяса сколько могли взяли с собой. Но по ночам больше не двигались, за вторую лошадь боялись. Однако спать всё равно не спали. Каждый за своё золото боялся. Друг другу не до веряли. Протянули так суток пятнадцать, а за имки, где продукты остались, пе видно. Сбились с пути и сами не знают, где бро дят... Дожди начались, есть нечего. Остал ся небольшой кусок конины, да и тот пор ченый. Однако решили сберечь его про са мый чёрный день. Стали искать ягоды и орехи. Да много ли их поздней осенью? И вот так-тб решили, что завтра зарежут коня. Повеселели, двинулись дальше. В сумерках подошли к речке. Срубили бе рёзу, перебросили вершиной на другой берег. Отец, Иван и Кирилл перебрались хорошо. А последний, Данила, который переправлял коня по реке, чуть не сор вался с бревна и выпустил узду. Коня те чением бросило прямо на камень. Ударил ся, нырнул раза два и пропал. Известно, доля приходит золотниками, а недоля — пудами. Бросились искать, — ну где тут! Видят золотоискатели — смерть. Послед ний кусок тухлой конины потонул вместе с лошадыо. Максимыч замолчал. Молчали и слуша тели. — А дальше? — почти шёпотом спро сил Иван Кравченко. — А дальше поняли: всем из тайги не выбраться. Пошёл снег. Одежонка лет няя. От голода последние силы пропада ют. Кого-то из четверых нужно кончать. А кого? Кто послабее? Максимыч снова умолк, словно собира ясь с мыслями. Но сейчас же глухо заго ворил опять: — Первым Кирилл начал. «Кто, гово рит, лошадь потерял, пусть тот и отве чает». Однако отоц не согласился. Пред ложил по-честному: бросить жребий. Да нила нашёл в кармане бумчтжку, разорвал её на четыре части и на одной углем на чертил крест. Скатал их в трубочки и пе редал самому слабому — Кириллу. Тот снял картуз, положил в него бумажки, встряхнул несколько раз. Иван, белый что снег, снял шапку, перекрестился, выхва тил бумажку — и в сторону. Развернул трубочку — жизнь. За ним подошёл Да нила. Этот развернул бумажку сразу. То же без креста. Очередь за отцом. Вытащил не торопясь, а Кирилл развернул свою последнюю. Развернул и завыл диким го лосом... Рассказ оборвался — в комнату вбе жала Наташа, нарядная, шумная. — Пошли быстрее! Ребята в соседней комнате концерт устраивают л без вас не хотят начинать. Пошли, пошли! Но концерт так и не состоялся: закон чились приготовления к ужину, и гостей пригласили к столу. Вернее, к столам. А на столах... Здесь были и традиционные рьтбные пироги, и сибирские шаньги, огромный медвежий окорок, жареные таймени, глу хари. На больших деревянных блюдах, специально вырезанных для свадьбы, ды мились пельмени. Графины со спиртом че редовались с ягодными настойками — брусничной, малиновой, клубничной, смо родиновой. В углу на отдельном столике отоял бочонок с пивом и два берестяных туеса с медовухой. Гости расселись по местам. На красном месте сидели молодые. Маша была одета в белое шёлковое платье, в чёрные косички вплетены живые цве ты подснежника, смуглое лицо румяно от смущения, а чёрные глаза опущены. Петро, в синем костюме и белой рубаш ке', держался натянуто. Рядом с невестой сидел её отец, а дальше Рудаков с Селез нёвым. Около Петро сели Наташа, Иван и новый горный мастер — Катя Быкова, переведённая недавно управлением с Но вого прииска. Паташа познакомилась с этой девушкой ещё во время пребывания на Новом и сейчас отметила, что Катя в последнее время расцвела и похорошела. — Петро! Держись проще! Что ты, как будто аршин проглотил? — шепнула На таша. — У тебя глупый вид жениха со старой свадебной картинки. — Это, Наташенька, от отсутствия же ниховского опыта, — также шёпотом от ветил он. — В следующий раз буду иметь, лучший, вид... — и он чуть не вскрик нул: Маша больно ущипнула его. Сергей Иванович Рудаков постучал но жом по графину, устанавливая тишину. Худой и бледный старик Иптешев, только что оправившийся от болезни, поднял на полненный вином стакан. — Шестьдесят лет, однако, на свете живу. Старый время много горя видал. Совсем темна-темиа был. Федотка, Марья советская власть на ноги поставила. Гра моту дала, свет дала, хорошую иизнь да
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2