Сибирские огни, 1952, № 1
Уэном в сугробах. Среди них едва раз личимы яранги. Ветер валит с ног, сбрасывает со снеж ных застругов, свистит, угрожая разру шить жилища. Слабо теплятся жирники в половах: жир на исходе. Спальные помещения изнутри покрылись изморозью. Она отсвечивает зе лёным светом. Тауруквуна дремлет. Годовалый сын но готками скребёт выступивший на шкуре полога снег. Мать открывает глаза, мол ча втаскивает сына к себе, под оленью шкуру. Ребёнок хнычет. Под ворохом рухляди* бьётся в кашле Зттой. Старуха пьёт горячую воду. Подпе рев подбородок руками, в меховой одеж де сидит Унпенер. Рядом — ружьё Тым- кара. Вчера под вечер в этой яранге съели последнее мясо, вынутое из ямы-хранили ща. Оно было старое, успевшее загнить детом, но всё же это было мясо. Сегодня — нет ничего. Только в двух ярангах тепло и сыто. В одной живёт шаман Кочак, в другой — нроспекторы. У Еочака есть жир, есть мя со. У Джонсона всего много: и мука есть, и вонючий жир для ламп, который назы вают керосин, и сухари, мясо в железных .банках, спирт, табак, чай. «Почему эти люди не делятся с нами? — думает Эттой:— Ну, американцы — те чужие, у них свой закон. Но почему Кочак не зайдет к нам? Он шаман, он знает, что мы голодны. Почему он не шаманит, чтоб кончился ветер, была охота? Или он сер дит на нас?» «Жив ли сын?» — думает старушка- мать. Её глаза опухли от многодневного сна, во взоре одна усталость и безразли чие. Ройса и Устюгова льды вынудили зази мовать в Уэноме. Ройс совсем оброс рыжей щетиной. Си дит, протянув перед собой ноги. Он в ме ховой жилетке, в таких же унтах и шта нах. «Опять проходит год... Ужасный край», — Бент качает головой. Зеленоглазый Джонсон — щуплый, про ворный — что-то подсчитывает в записной книжке. Устюгов спит, задрав бороду вверх. В пологе горят три большие лампы и жирник. Варится ужин. В соседней яранге, между двух жён — ярангу первой жены он за плату сдал на зиму проспекторам — сидит коренастый чукча средних лет. У него всегда прищу рен единственный глаз. Вот и сейчас, сквозь узкую щель между воспалёнными веками он смотрит, как жёны шьют ему тёплую обувь. Одна из них уже стареет, другая — едва оформилась в женщину. Кочак курит, прислушивается к непогоде: не пора ли пошаманить? Сытые дети спят. Только дочь-подросток что-то мастерит из маленьких обрезков шкур. Пурга неистовствует. В проливе уже не слышно скрежета льдов. А ветер всё ре вёт и ревёт. Март. Пятые сутки не утиха ет вьюга. Закончив подсчёты, Джонсон оделся и вышел. Большая, просторная яранга Коча- ка — рядом. Шаман подобострастно приветствовал желанного гостя. Швед осмотрелся. Вся семья шамана до ма. Жёны, пятнадцатилетняя дочь, сын Ранаургин. Мартин достал из кармана плоскую фля гу, оглядел дочь шамана. Кочак перехва тил его взгляд, в прищуренном глазу за жглись лукавые огоньки. Начали пить. Джонсон болтлив, хотя и плохо ещё знает чукотский язык. Он решил торговать, потом он купит шхуну, будет привозить много товаров. Согласен ли Кочак помогать ему? Они будут богаты... Пьянея, он всё упорнее смотрит на дочь Кочака. Зелёные глаза мутнеют. Кочак уже давно догадывается о цели визита, однако вида не подаёт: думает, что попросить взамен. Хмель и ему начинает туманить голову. Наконец, Джонсон говорит: — Отдай дочь мне. Худенькая девочка с пугливыми глазами спрятала лицо за спину матери. Та без гласна, ждёт приказа мужа. Для солидности Кочак молчит, задумчи во покачивает головой, но он уже прики нул, что взять за дочь. — Ну? — нетерпеливо повторил швед. — Хорошая жена тебе будет,— подза- даривал отец. Обрадованный Мартин сходил к., себе в ярангу, принёс ещё спирту, консервов, са хару, чаю, табаку. Теперь он угощал всю семью Кочака: его жён, детей, дочь. Девочка прятала в ладонях лицо, тело её дрожало, она отказывалась пить, по щекам катились слёзы. Но отец велел, и она выпила. Долго не ложились спать этой ночью. Кочак несколько раз повторял, что, как и когда он хочет получить от Джонсона. По том они станут вместе торговать. Швед соглашался на всё. Ночевать он остался в яранге Кочака.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2