Сибирские огни, 1952, № 1

никогда бы не принял в строй Михаила рабочий класс. Вы садитесь. Чего стоять?.. Заскрипела скамья в углу, только Мишка не сел опять. Он нетвёрдо шагнул к столу, растерялся совсем, ослаб, вытер потной ладонью нос. — Пётр Иваныч!.. — Скамья скрипит. — Ладно, ладно. Давай без слёз^! Ты скажи мне, как быть с тобой? Может, вместе сейчас решим, — ведь делянку, участок твой я уж е передал другим. Как найти такой уголок, чтоб устроил тебя сполна, где бы ты отличиться мог без бригады и без звена? — Пётр Иваныч! — Скамья скрипит, не сидится ребятам на ней. Вот уж е у стола стоит рядом с Кожиным Алексей. Лена выглядывает из*-за плеча, Михаила толкает в бок: — Ты прорабу скажи сейчас, что не нужен тебе уголок, что в бригаде работать решил. Говори ж е скорей. Не тяни! — Пётр Иваныч, — вздохнул Михаил, — может примут меня они? Если б приняли, я тогда б... Я ж е вам говорю от души... — Ладно, ладно, — сказал прораб. — Ты не хвастайся. Ты докажи! Полыхает вдали закат, лижет гребни высоких крыш. А в аллее — цветов аромат, а в аллее — и мрак, и тишь. Мишка чинно идёт сейчас, хоть, похоже, сияет весь. Он, конечно, пустился б в пляс, если б не было Лены здесь! Ветерок в ладонях листвы, как котёнок, свернулся, спит. — В клубе фильм «Далеко от Москвы»,— тихо девушка говорит. — Хоть уже наступила ночь, в общежитье заждались нас, но, ребята, я бы непрочь на последний пойти сеанс... 19 Я утро люблю. В час рассвета, когда небеса словно медь, приятно с лесов пятилеток на город родной посмотреть. Высокие зданья, аллеи, заводов больших корпуса... И город тебе тем виднее, чем выше ты поднял леса. И городу виден ты тоже, когда не жалел своих сил... Давно ли на стройке Алёша свой первый кирпич положил, давно ли он в синей тетрадке с комсоргом чертёж разбирал, а вот уж стахановцем кладки прораб Алексея назвал... Стоит он и смотрит на город, на солнце, что всходит вдали. Он видит родные просторы своей необъятной земли — от стройки до самых окраин, до самых далёких краёв. Строитель простой, — он хозяин, он сын и защитник её! И радостью сердце согрето. Во взгляде его — торжество. Стоит он, и наша планета в лучах золотого рассвета, наверное, видит его!.. Пока не пришла ещё смена, гудков не слышны голоса, по трапу Цветкова Елена к нему поднялась на леса. — Алёша! — а щёки пылают, запыхалась, прямо беда. — Сейчас у прораба была я. Там новость... — Большая? — Ну да! Письмо из колхоза пришло нам. — Когда? — Да вот только сейчас. И, знаешь, там всех поимённо назвали колхозники нас! И мне, и тебе, и шофёру просили привет передать, и пишут, что — «лично мы скоро надеемся вас повидать». А Мишке... Пока что не надо ему говорить... — Хорошо. И в эту минуту к ребятам Широких, комсорг, подошёл. С улыбкой шагнул к Михаилу. — Возьми, — и пакет протянул. - Такое письмо, что насилу донёс. От кого — не взглянул. По-моему, девушка пишет. Не Маша ль Петрова? Она?.. И стала вдруг Кожину Мише рубашка как будто тесна. Он вытер о фартук ладони, ослабил тугой воротник. О, если б от глаз посторонних Укрыться хотя бы на миг, чтоб самое первое слово прочесть и всё сразу понять!.. О чём же ты, Маша Петрова, решила в письме написать? Ты любишь дружка иль забыла с того нехорошего дня? Ты веришь в меня, в Михаила, иль больше не веришь в меня?.. Читает листки дорогие, дрожит от волненья рука. Он думал — расстался с Марией, а Маша Петрова близка.