Сибирские огни, 1952, № 1

12 А Кожин был парнем упрямым! Ребят ни о чём не просил. На место своё по утрам он всех раньше теперь приходил. С одною пьянящей мечтою работал он жадно и зло, но только упрямство такое спасти ничего не могло. Устав от волненья дневного, с надеждой ряды он считал, и с чувством отчаянья снова с е б е признавался: — Отстал! Он видел, что всё бесполезно. Казалось бы — что ж е ещё?! — вернуться в бригаду и честно сказать: — Получился просчёт. Неправ я, ребята, пожалуй. Мне больше невмочь одному!.. Но Кожин молчал. Помешала ненужная гордость ему. Однажды Алёша нежданно к нему подошёл в перерыв. Достал портсигар из кармана и тихо сказал, закурив: — Решил попроведать роседа. Бросай-ка. Пора на обед. — Иди. Не хочу я обедать. — Давай помогу тебе ... —• Нет! Смутился Алёша, окурок прижал огоньком к кирпичу. —- Чего-то уж очень ты хмурый?! Вернись-ка в звено. — Не хочу. —- Зачем ж е упрямиться, Миша? Напрасно затеял ты спор! Но тот промолчал, и не вышел душевный у них разговор. Затихли шаги Русакова. Рабочих не видно вокруг. — Один я . .. Один, значит, снова! — подумалось Кожину вдруг. Открыться кому-то б душою, да только не зн а е т— кому?.. И стройка какой-то чужою на миг показалась ему. А рощи, а светлые дали, лучистые пятна озёр такими желанными стали, что в миг повлажнел его взор. И домик с тесовой оградой, и Маша Петрова, и мать совсем они кажутся рядом, ну, прямо — рукою подать! Он близок тем людям и дорог. Там с радостью встретят его, а главное — в милых просторах он сможет добиться всего, и вот бы туда Михаилу в разгар всех работ полевых!.. Он грудью налёг на перила, фуражку стянул с головы. Знакомый, приветливый, нежный, как будто заветный дружок, ласкался к нему прилетевший с просторных полей ветерок. Он сердце всё больше тревожил, он думы его подхватил, и вот уже каменщик Кожин о каменной кладке забыл, как будто бы с этого часа великая Родина-мать в шеренгах рабочего класса его перестала считать! — Так что ж, Русаков, до свиданья! Дружкам передай мой привет... И Кожин нащупал в кармане полсотни рублей на билет. 13 Напряжённые дни коротки, только шаг от гудка до другого. На заре заводские гудки позовут на леса Русакова. Перед тем, как по трапу взойти, он пройдёт вдоль подъёмной площадки, дескать, я заглянул по пути, дескать, всё ли сегодня в порядке? Лена вспыхнет. Поправит берет. Повернётся к могучим моторам, и — попробуй услышать ответ за таким оглушительным хором! И — попробуй сказать ей в лицо, дать намёк в деловом разговоре, что ведь дело, в конце-то концов, не в цементном, конечно, растворе. Он и так (Алексею не грех похвалить мотористку за рвенье!). подаётся Еленой наверх б е з задержки и промедленья. Нет, никто ей не бросит упрёк, что росли слишком медленно стены. Будет делаться точно и в срок всё, что только зависит от Лены. Постоит Алексей миг-другой, и пойдёт он, н е обернётся, не заметит, с какой теплотой Лена вслед ему улыбнётся... Напряжённые дни коротки, только шаг от гудка до другого... На лесах собрались пареньки, для работы у них —■ всё готово. Порядовки стоят по углам, шнур натянут и выверен точно. — Восемь тысяч — задание нам! — Сможем? — Сможем. Давайте досрочно!.. Тает штабель, стена растёт, поднимается, как живая. Вдоль неё Алексей идёт, строчку красную вышивая.