Сибирские огни, 1951, № 6

заметила, как, женщина рассмеялась, сверкнув полоской белых зубов, да ещё в походке бородатого мужчины показалось что-то очень знакомое. Взяв чемоданы, они втроём пошли к выходу с перрона. А Со­ ня всё стояла на месте, раздумывала, ро­ бела. И вдруг ей стало мучительно стыдно. Это что же она стоит и выглядывает из-за угла? На кого выглядывает? На Георгия! «Охотницкая кровушка, комсомольский ха­ рактер!» — говорит о ней, своей правнуч­ ке, деданька Прокоп Митрич... Ничего се­ бе, кровушка... бабья! Упрямо, гордо приподняв голову, Соня отстранила кого-то с дороги и пошла с пер­ рона всё быстрей, быстрей, чуть не бегом. Сибирцев® отыскала опять сразу же. Он стоял у автомашины, укладывая чемоданы в багажник. Помогал, Георгию невысокий коренастый человек, в неуклюжей корот­ кой дохе. Спутников Георгия не было вид­ но, они, наверное, сидели в машине. Про­ стуженно кашлянув, человек в короткой дохе сказал: — Садись, Георгий, а то дома отца за­ ждались. Павлушка уже и окна носом протёр... Соня хотела выкрикнуть, позвать: — Гоша, остановись! Гоша!., но выкрикнуть, позвать не успела. Хлопнули дверки, ма­ шина зажужжала шмелем, пыхнула ды­ мочком у заднего красного сигнала и тро­ нулась. И смешно и горько стало Соне Рожко­ вой. Так она готовилась к этой встрече, так волновалась, столько хотела сказать, ещё когда ехала из Учулена с Митень­ кой... Георгий замедлил шаг. — С каким Митенькой? —■Да с нашим, с Голдобиным. При­ скакал в Учулен на всех парах и говорит: «Что же это у вас за любовь такая? Геор­ гию сейчас вот как трудно, а ты будто по­ сторонняя...». Соня помолчала. Сибирцев не заметил, как она лукаво, исподтишка присмотре­ лась к нему, но лукавинку в её голосе он разгадал, когда она спросила: — Гоша, разве у нас любовь? — У нас? — он остановился, удавлен­ ный, растерянный, ничего не понимаю­ щий. Неужели он не говорил ей ни одно­ го слова о своей любви? Не говорил? А ведь и в самом деле... не говорил! Но теперь-то пришла эта долгожданная минута. Он почувствовал с неиспытанной силой, что пришла эта пора, что должен он сказать единственный раз в жизни, единственное слово, от которого бы дрог­ нуло и заколотилось, заколотилось сердце. Вот и звёзды на высоком зимпем небе, и далёкая цепочка огней на горе, тишина в улицах, лёгкое поскрипывание снега под ногами и синие, красные, оранжевые оча­ ги пожаров на терриконниках, и сама Со­ ня, её затаённое дыхание, тихое мерцание её глаз— всё-всё приготовилось услышать единственное слово Георгия. А он всё не мог выговорить его, он не знал, как нуж­ но его сказать: тихо или чтобы голос рас­ катился по всей улице. Медлил, медлил, а потом словно рванулся навстречу ветру и сказал не тихо и не громко, сказал так, чтобы услышала подруга: — Соня, давай поженимся!.. — Гоша, Гоша... — быстро полушёпо­ том заговорила девушка, потянулась к не­ му, обвила его шею руками, подышала ласковым, родным теплом в глаза, в щё­ ки, в губы. — Гоша, миленький, милень­ кий мой... Зачем ты... Я не могу. Нельзя. Он сжал её руки, притянул к себе, по­ том испугался, что это ей больно, и от­ пустил. — Но почему? Почему? У меня голо­ ва кругом! — Ещё шесть месяцев нужно... Пони­ маешь, Гоша? Мне только семнадцать с половиной. — Семнадцать с половиной?..— не по­ нял он в первое мгновение. — С полови­ ной? — переспросил он, но тут же притоп­ нул, засмеялся, сбил на затылок шапку, легко, как пёрышко подхватил Соню на руки, вихрем покрутился с ней, притихшей, покорённой, бессловесной, потом осторожно разжал руки и заговорил, заговорил, забыв и о звёздах и) о пылающих терриконниках, — Ты сказала шесть месяцев? — сно­ ва переспросил он. — Шесть месяцев для целой-то жизни! Сонюшка, крохотная моя, соловушко мой, я буду пяньчить тебя, как малое дитя! Сонюшка... Она снова потянулась к нему, прижа­ лась смеющимся прохладным лицом к его пересохшим горячим губам. А потом он сидел в своей комнатке, ку­ рил, думал, улыбался, вздыхал неиз­ вестно почему — на сердце-то был ясный полдень. Но как только успокоился, сразу же сел к столу и развернул перед собой синенькие тетрадки Гавриила Семёновича Некрасова. Долго в эту ночь беседовал Си­ бирцев со старым проходчиком. Переносил на отдельные листочки угло­ ватые чертёжики забоев, опять читал за­ писки Некрасова, опять думал над ними, иногда удивлённо приподнимая брови или с сомнением пожимая плечами. И всё это время, все эти долгие часы