Сибирские огни, 1951, № 5

уныние на обслуживающий персонал и на посетителей. Вот какое обидное упу­ щение. Проглядели что-то в жизни Сибир- дева, не подоспели во-время. Бондарчук между тем позвонил иа квар­ тиру Степана Данилова. Ответил сам Сте- пан. Поздоровались. Виктор Петрович про­ сил кланяться Тоне, поинтересовался са­ мочувствием, а также тем, что поделы­ вают молодые люди. — Какую, какую книгу? — переспро­ сил он. — A-а, ну этого поэта я знаю. Славно, славно... Что-о? Тоня читала, а ты задремал? Ну правильно, этого поэта я знаю... — После небольшой паузы он сде­ лал ладонь трубочкой, приставил её ко рту и негромко сказал в микрофон: — Слушай, Степан... Ты, случайно, вы­ пить не хочешь? Запрещают? Вот жалость какая... А у меня есть предложение. Степан насторожился и ответил чётко, почти по-солдатски: — Слушаю, Виктор Петрович. Делая карандашом пометки в дневнике и погасив в глазах благожелательную улыбку, парторг лаконично распорядил­ ся: — Пойдёшь в ресторан. Там Георгий Сибирцев. Посиди, поговори. Действуй по обстановке, по ровно в девять вечера Си­ бирцев должен быть у меня. Задача ясна? Будь здоров. Парторг немного походил по безлюдному тихому кабинету, задумчиво поглаживая тёмные седеющие виски, потом присел к столу и написал на четвертушке бумаги: «Станция Учулен переулок Студёный ру­ чей 6 Рожковой Выезжайте немедленно рудник неотложное дело Бондарчук». Бондарчук не мог знать, что- в это же самое время на семичасовой поезд садится Дмитрий Голдобин, взявший билет до ма­ ленькой таёжной станции Учулен. Степан Данилов пришёл в ресторан в сумерки. В фойе щёлкали бильярдные шары. За столиками в продолговатом зале сидели человек десять, не больше. Степан сразу приметил Сибирцева за четырёх­ угольной колонной и пышной искусствен­ ной пальмой. Злость и тоска шевельнулись в сердце Данилова. Вначале он хотел уст­ роиться за отдельным столиком, а тут вдруг прошагал прямо к бригадиру и, демонстративно громыхнув стулом, спро­ сил: — С тобой можпо', Георгий? — Садись, Степан... — Сибирцев мах­ нул рукой и поднял взгляд на Дани­ лова. Пожали друг другу руки, и Степан да­ же похолодел — до того ладонь Сибирце­ ва показалась ему вялой, безжизненной. Неужели пьян? Этого ещё не хватало! Взял меню, перелистал, очень вниматель­ но и по возможности незаметно пригля­ делся в Георгию. Нет, глаза у парня как всегда чистые, открытые, только тоскли­ вые. Да, тоскливые глаза. Степан спросил первое, что пришло на ум: — Ты уже выпил? Сибирцев не торопясь раскурил папи­ росу, опёрся щекой о ладонь и небрежно обронил: — Противная какая-то, тёплая. — А в ресторане всегда так, — авто­ ритетно заметил Степан. — Зимой водка тёплая, летом холодная. По прейскуран­ ту. Бригадир без всякого воодушевления пригрозил: — Их бы за этот прейскурант... в га­ зету. Да неудобно, знаешь... Что напи- шешь-то? Так и так, мол, безобразие, в ресторане подают тёплую водку... Никакой заботы о трудящихся. Прошу улучшить продукцию. Вольно же, скажут, шляться по ресторанам, если на шахте отличная столовая! Коротко рассмеялись. Заказали бутылку шампанского, выпи­ ли по бокалу. Сибирцев улыбнулся: — Вот это другое дело! Степан кивнул. -— А вообще, конечно, дело это от без­ делья. — Ну, почему... Надо же иногда раз­ веяться. — Отчего бы это нам с тобой развеи­ ваться? — Так, Степан, всякое случается... Иной раз накопится у тебя на сердце, за­ крутит и понесёт... — Прямо в ресторан? И часто это? — В первый раз это со мной... В пер­ вый раз, Степан! — Георгий на мгновенье замолчал, сжал кулаки и положил их на средину стола. — Так всё налетело на меня и закрутило, закрутило... Гаврила Се­ мёнович... Я у него был накануне. «Эх, сказал он, и стосковался же я по жизни, будто сто лет на шахте не был!» И вот не придёт он больше на шахту... Понима­ ешь, Степан, не придёт и сто лет, и ты­ сячу, и миллион — никогда не придёт!.. Я ненавижу смерть, я не понимаю, почему должны уходить те, кто украшает землю! Степан ещё раз, очень пристально, зор­ ко всмотрелся в осунувшееся лицо про­ ходчика и удивлённо спросил: — А ты почему это о смерти? — Я о жизни! — скулы Сибирцева налились горячим гневным румянцем. — Я о жизни, Степан, чтобы она без конца