Сибирские огни, 1951, № 3
знакомый аромат кормов и парного моло ка. Он положил ладони на высокий бок Бурёнки и почувствовал под руками глу хие, быстрые толчки. — Скоро... — таинственно прошептал оп, и пронзительная грусть вторглась в его сердце. Как давно оторван он от милого кресть янского труда! С какой жадностью и упо ением пометал бы он сейчас сено на кол хозном лугу. Стари® ощутил знакомую, расслабляющую теплоту у глаз и закусил левый ус. Живо представилось ему да лёкое селение, затерянное в бескрайной сибирской тайге, всё, что было святым для него, навечно дорогим и незабывае мым. Теперь там зима. Сосны и дома по крыты снегом. Сугробы, сугробы, сугро бы кругом. И пет им конца. Снег скри пит под потами, бьётся белой пылью из- под копыт резвых двухлеток, выпущенных на прогулку. Водопой. Длинная долблё ная колода, бархатно замшелая внутри. От воды курится лёгкий холодный пар. Из ноздрей жеребят — тоже. Стоят в без ветрии дымы над убранными во всё бе лое домами. От правления колхоза идут мужики, женщины. Озабоченно толкуют о своих делах. В снежном вихре кувырка ются ребятишки, кузьмичёва слабость... Старик вздрогнул, очнувшись, забормо тал сердито: — Раскис, дуралей... Вышел во двор. Постоял немного и на правился в хату. В доме никто не спал. Разбуженные хо зяйкой, разведчики 'наперебой предлагали ей свои услуги. Больше всех почему-то усердствовал Вася Камушкин. Для жен ской части обитателей хаты была отведе на печь. Разведчики расстелили' на ней свои плащ-палатки, в головы положили куртки. Витька сидел на руках у комсор га и уплетал солдатский хлеб. Мальчик ел его с величайшим наслаждением, пото му'что это был не обыкновенный, мамин, хлеб, а -красноармейский! — Пойдёшь, Витька, с нами немца бить, подарю тебе вот эту картину! — Ка-мушкин вырвал из альбома лист и по дал его мальчугану. Там был изображён бой разведчиков с гитлеровцами. Витька пришёл в восторг от рисунка, — А я знаю, кто это! — и он ткнул пальцем в картинку. — Кто? — Вот тот большой дядя, который на полу, — сообщил Витька, указывая на вернувшегося недавно от Васильева лей тенанта Забарова. — Верно, Витя, он. — Когда я вырасту с того дядю, тоже буду бить, — сказал Витька. — -Кого же ты будешь бить тогда?.. — Фашистов-! Разведчики рассмеялись. — Когда ты. хлопчика, вырастешь, мо жет, и бить уже некого будет, — сказал Кузьмич и старчески вздохнул. — Как сказать, может 'быть, и найдёт ся кого... — возразил Камушкин, неожи данно ставший серьёзным и сумрачным.— Врагов у нас ещё хватит... Утром собрались проведать Шахаева. Он находился в медсанбате. Вася Камуш кин побежал в редакцию, за свежей газе той. Встретившись с Верой возле полевой почты, он узнал от неё о судьбе Сеньки: Ванин, раненый ещё на Днепре, находил ся теперь в армейском полевом госпитале. Вера на попутных машинах ездила к не му. Сенька сказал ей, что «припухать» ему осталось в госпитале недолго, попро бует выписаться быстрей, а если врачи воспротивятся,— убежит. Передавал всем привет, опрашивал, не слышно ли чего об Акиме, — грустит он о нём. Ему всё ка жется, что Аким жив. Справлялся и -оНа таше, здорова ли и как себя чувствует. Сенька считал, что он и перед ней ви новат. Вместе с солдатами к ПГахаеву пришла и Наташа. Медсанбат располагался в двух километрах от Весёлой Зорьки, в молодом дубов-ом лесу, огороженном со всех сторои глубокой канавой. Дежурная сестра про вела разведчиков в палатку, где лежал парторг. На ходу она сообщила Наташе: — Ваша кровь, товарищ Голубева, ему очень помогла. Теперь опасность йшова- ла. Он уже хорошо разговаривает, может сидеть. В госпиталь эвакуироваться на отрез отказался. Начсандив хотел его всё- таки отправить, но начальник политотде ла вступился, велел лечить на месте... Шахаев спал. Разведчики хотели было уйти, но он проснулся, остановил их, осунувшийся посмотрел на ребят счастли выми глазами. Признался: — Думал, забыли совсем. Обидно ста ло. Горько даже как-то... Вот штука ка кая... — он говорил с паузами, видно, ещё кружилась голова, а в чёрных раско сых глазах — воспалённый, но живой и, как всегда, умный, проницательный блеск.— А ведь, в сущности-то, ®ы н-е виноваты. Не было у вас времени — и не пришли... А я так... Слабость дурацкая... Эгоизм глупый. Над собой сжалился. Не хорошо, — -строго осудил он себя и вдруг спросил: — А где же Ванин, Камушкин? О Сеньке ему тут же всё рассказали,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2