Сибирские огни, 1951, № 3
— Б аг ее знает... — Как так? — Длинпая история... Кузьмич взял у старшины фотографию, ' спрятал её в шкатулку и, ещё раз побла годарив ветфельдшера, пошёл прочь. — Вера!.. — позвал Сенька, ускоряя шаг. — Обожди же!.. Краснощёкая толстушка остановилась, потом не вытерпела и побежала навстречу Ванину. Она подскочила к нему и, быстро приподнявшись на носках своих брезенто вых сапог, прямо слёту чмокнула его в губы. — Тю, ты... чудная!.. — смутился озорной Сенька. — Увидят же! — Пусть видят!.. — сказала она с вы зовом и поцеловала его ещё раз. Чёрные глаза её блестели. — Ой, как же я... люблю тебя, Сеня!.. А ты., а ты меня... любишь?.. — Вот ещё глупости. Она обиделась, надула губы, как ребё нок. Сеньке стало жаль её. Но не опытен был в любовных делах лихой разведчик. Неуклюже обнял её, а поцеловать так и не решился. Пробормотал только: — Ох, же и ты... Вера!.. — Ну, и пусть! — сказала она дерзко и опять хотела поцеловать его, но он от странился. — Довольно же. Увидят, проходу не да дут. Засмеют... Он взял девушку под руку. — А тут можно поцеловать?.. Сеня, а?.. — спросила она, когда они оказались в лесу. Он смутился. — Ну тебя к лешему... Давай лучше поговорим... Но она всё-таки поцеловала его. — Ну... рассказывай, — попросила Вера. Сенька молчал. Куда только девалось его красноречие: сейчас он не находил, о чём говорить с подругой. А ей, в сущно сти, и так было хорошо. Дпшь бы Сенька был с ней. С ним хорошо сидеть и молча. Вот так... Она прижалась к его груди и беззвучно засмеялась, счастливая. 8 Дни были долгие и одуряюще жаркие. Высоко на небе неподвижно стояли белые хлопья облаков — равнодушные ко все му, что творилось на земле. Скользя меж ду ними, подкарауливали фашистских стервятников наши истребители. Сливаясь с облаками, вспухали по всему небу, как белая сыпь, небольшие кучерявые бараш ки разрывов зенитных снарядов. Выстре лов самих зениток не было слышно в. об щем гуле не прекращавшегося вот уже которые сутки Сражения. До лётчиков же вообще не доходили грохот орудий, пуле мётная трескотня, ружейные хлопки и сердитый рёв танковых моторов. Они смо трели на поле боя сверху, и оно напомипа- ло им какое-то огромное мирное стойбище — там и сям горели костры, будто ко чевники готовили пищу; клубилась пыль под гусеницами бороздивших землю тан ков, словно прогоняли стада. Донец све тился совсем покойно и приветливо — отсюда, сверху, не видно было солдатских трупов, медленно плывших по воде. Седьмой день невиданного сражения подходил к концу. Над иззубренной клиньями прорывов линией фронта на ступили редкие и робкие минуты затишья. До крайности измученные непрерывными боями, чёрные от копоти и пыли, обож женные солнцем, многие перевязанные наспех бинтами, бойцы отводили душу в разговорах. Прислонившись мокрой и го рячей спиною к стенке окопа и поставив между сложенных калачиком ног винтов ку или автомат, затянувшись до удушья горьким дымом махорки и затем блаженно выпустив его через ноздри, кто-нибудь из солдат бросал в настороженную чернь ночи: — Ну, и дела!.. Это было сигналом для начала облег чающей душу солдатской беседы. То уга сая на минуту, то вновь вспыхивая от ловко брошенного — точно сухая ветвь в костёр — словца, беседа эта течёт долго долго. — И черти его гнут! Дезет проклятый. Пять раз бросал нынче танки на наш полк. Бутылок и гранат не хватило. Спа сибо нашим танкистам да артиллеристам, выручили... — А правее — сказывал парторг наш — будто ещё тяжелее. Там, говорят, у них главное-то направление, а не здесь. — Неужли не у нас?.. Эх, ты! А я ду мал, вся сила ихняя на нашу дивизию навалилась!.. А оно вон как!.. — И долго он ещё будет лезть? — Долезется... Дай-ка, Иван, прику рить. У меня затухла. — Долезется на свою шею. Попадёт в капкан, как в Ста линграде! — Это уж как пить дать! Товарищ, Сталин, поди, уже подготовил Гитлеру горькую пилюлю. Под Орлом немцы уже получили по носу!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2