Сибирские огни, 1951, № 3

Алёше. Только бесцеремонный Банин не преминул сделать замечание Мальцеву: — Ты где это, Алёша, ночыо-то про­ падал? Уж ты того, не струхнул ли ма­ лость? Что-то похоже на это... — А ты оставь свои глупые догадки! — прикрикнул на него Шахаев, и Сенька замолчал. В ту минуту Алёша готов был расце­ ловать парторга. Пинчук привёз Камуш­ кину подарок — пачку «генеральских», добытую у Бориса Гуревича, и новое об­ мундирование, с великим трудом выпро­ шенное у Ивана Дрыня — заведующего вещевым складом. — Ну, як Гопсег, цей Дрынь! — жа­ ловался Пётр, подавая счастливому Ка­ мушкину гимнастёрку и брюки. В палатку заглянула сестра. — Товарищи, потише, — попросила •она. Разведчики стали разговаривать почти шёпотом. — Как рука? — спросил Шахаев у Камушкина. — Болит, но шевелить могу. Скучно мне тут, ребята, — с грустью признался комсорг и задумчиво посмотрел в раскры­ тую дверь. Там зеленели, шелестя резны­ ми лапчатыми листьями, мокрые дубы. На одном сучке покачивалась, мелькая хво­ стом, осторожная сорока. Вася улыб­ нулся. Ты, сорока-белобока, Научи меня летать Не далёко, не высоко — Только с милой погулять. Эту песенку пел он мальчонкой, раду­ ясь, бывало, что иод окнами прокричит пернатая вещунья. «Быть гостям или письму», — говаривал в таких случаях отец. «Неплохо было бы получить письме­ цо», — подумал Камушкин. Он вдруг почувствовал', что у него кружится голова, и опустился на по­ душку. Из сортировочной доносились стоны ра­ неных. Чей-то умоляющий голос всё вре­ мя просил: — Сестрица, родненькая, потише... Ой, мочи моей нет... — Потерпи, родной, сейчас всё кончит­ ся, потерпи, — успокаивал уже знакомый разведчикам девичий голос. — Бинт-то присох... ой-ой-ой... не мо­ гу я... — Ты же не ребёнок, а солдат. Потер­ яй, — строго звучал голос сестры. Боец умолк. В лесу, где размещался медсанбат, сто­ ял размеренно-неторопливый гомон. Здесь, кроме резервных частей, располагались также все хозяйственные подразделения дивизии, ружейные мастерские, склады боеприпасов, ветеринарные пункты. Слы­ шались тарахтение повозок, ржание ло­ шадей, говор и незлобивая брань пово­ зочных, кладовщиков, артиллерийских и •ружейных мастеров, писарей — всей этой тыловой братии, проводившей дни п ночи в беспокойных хлопотах. Труд этих, по преимуществу уже пожилых, людей, как и труд тех миллионов, что находились в глубоком тылу, проводя бессонные ночи у станков и на полях, поглощался про­ жорливым и нетерпеливым едоком — пе­ редним краем фронта. Над темнозелёным ковром леса, в без­ брежной синеве, разгуливали патрулирую­ щие «ястребки» да прокладывали белые небесные шляхи одинокие самолёты-раз­ ведчики. Раненый в сортировочной замолчал. — Терпит. Какой человек! — Камуш­ кин заворочался на койке. — А ведь со­ всем мальчишка. Я видел, как его несли на носилках. Терпит парень. До войны, ‘ небось, от занозы ревел... А сейчас!... И откуда у людей сила берётся, терпение такое? Словно бы на огне каждого подер­ жали! — На огне и есть, — сказал Пинчук. Камушкин вдруг снова поднялся на локтях, заговорил мечтательно: — Знаете, ребята, о чём я думаю? — Знаем, Вася. Ты думаешь удрать из медсанбата к нам поскорее. Одобряю! — без малейшего сомнения заявил Ванин. — Конечно. Но не только об этом я думал. Мне бы вот подучиться хорошень­ ко, — люблю я рисовать, — и написать такую картину, чтобы вот тот, — Камуш­ кин показал в сторону палатки, где ещё недавно стонал раненый, — чтобы такие, как он, встали в ней во весь свой рост— большие, сильные, красивые!.. Тонкие морщинки паутинками разбежа­ лись по его лицу. Так, закрыв глаза, он лежал несколько минут, о чём-то думая. Потом поднял веки и, возбуждаясь и удивляя разведчиков, стал рассказывать им о великих художниках, чьи кисти пе­ ренесли на полотна жизнь во всём её прекрасном и трагическом. Камушкин ра­ довался, как ребёнок, видя, что его вни­ мательно- слушают. Особенно воодушевил­ ся Аким. Споря и перебивая друг друга, они стали говорить о замечательных рус­ ских и европейских живописцах. При этом Шахаев успел заметить, что Акиму