Сибирские огни, 1951, № 2
вере. Лихим кавалеристом мчался по род ной сибирской земле по пятам адмирала Колчака. Первым из своего эскадрона вор вался в родную деревню. Вихрем пронес ся по улице, сверкая саблей и пришпо ривая обезумевшего коня, сбрасывавшего по дороге ошмотья кроваво-белой пены с ■оскаленного в дикой ярости рта. У своей избы осадил 1коня рывком— была в мо лодости силушка в кузьмичевых руках! — поднял на дыбы храпевшего жеребца, гаркнул весело: — Глаша, встречай гостя! Но ие выглянула Глаша в окошко, не вылетела, разметав руки, во двор. Молча нием встретила его родная хижина. Со скочил с коня. Вбежал в избу с недобрым предчувствием. Комната, с умолкнувшими часами-ходиками на бревенчатой стене и темным образом Николая-чудотворца в левом углу, пахнула на молодого хозяина нежилью. Лихая весть ожидала Ивана: его белолицая Глаша ускакала с белогвар дейским чубатым казаком, который— вто ропях, должно быть,— и фотогарфию свою оставил на столе. Взглянул Кузьмич на карточку, и сердце заныло; красив, под лец... Гнался за Колчаком до самого Ир кутска, потом до Маньчжурии доскакал,— все думал догнать того казака, да поздно, видно, уже было... А когда отгремели огненные годы, вер нулся домой. И потянулись для Кузьмича дни, месяцы, полные одиночества и глу боко скрытой тоски. Не было радости без Глаши, ничто не веселило. Сколько кра сивых сибирячек предлагали ему любовь свою, сколько добрых и ласковых сердец раскрывалось перед ним — не пошел на встречу их любви суровый сибиряк, замк нулся и навсегда остался бы один-одине- ■шенек, если б вокруг не бушевала, не вихрилась новая жизнь, за которую он так долго воевал. Состоял он одно время в продотряде, с яростной злобой вырывал хлеб у кулаков, стремившихся заморить голодом советскую власть. А кончилось все это, вернулся домой.В работе стал искать утешения. Сильно по любились ему почему-то деревенские ре бятишки. Звенящей ватагой врывались они в его избу и он угощал их конфета ми. Рассказывал про германскую да граж данскую, помогая вить кнуты, а выпро водив ребят, сразу мрачнел. Сгорбившись, подходил к образам, •доставал маленькую шкатулку. Там хранилась фотография же ны— единственная память о Глаше. Долго смотрел на пожелтевшее изображение и трудно, по-мужски, плакал. В колхоз он записался сразу же, как только артель начала создаваться. Ушел с головой в работу. С его умом и трудолю бием Кузьмич мог бы быть хорошим пред седателем или завхозом, но он отказался от этих должностей и заделался постоян ным образцовейшим конюхом — привыч ка старого кавалериста тянула к лошадям. А когда началась война и колхоз выде лил для армии двух лучших кобылиц-че- тырехлеток, выпестованных Кузьмичом, он ни за что не пожелал доверить их другим рукам и отпросился ехать на фронт. И Кузьмич сумел сберечь своих лошадей вплоть до 1943 года, — носил он в серд це* заветйую мечту сохранить их до конца войны н вернуться в колхоз на своих ко былах. «То-то будет радости у председа теля!» — думал он, пряча теплую улыб ку в рыжих усах. Было что-то трогатель но-сердечное в его привязанности к ло шадям. Старая, с висевшим на одной пу говице хлястиком, порыжевшая от време ни и от конского пота шинель Кузьмича редко бывала на плечах хозяина. Она служила одновременно и за попону, и за торбу, и за одеяло. Кузьмич то расстилал ее на повозке и насыпал овса, то прикры вал длинномордую Маруську, свою одно ухую любимицу.' Пинчуку оставалось Припять кухню, и Кузьмич повел его в деревню Безлюдовка к полуразрушенной саманной мазанке. Соб ственно, никакой деревни тут уже и не было— оставалось лишь одно название, которое — не будь здесь солдат — ' те перь совершенно соответствовало бы это му унылому месту. Всюду, куда ни кинь взгляд, маячили уродливые обломки жи лых домов и общественных построек. Вой на дважды .прокатилась через эту дерев ню и сделала свое лихое дело. Уцелела одна лишь изба да и та как будто была ие рада, что уцелела. Она сиротливо сто яла среди развалин с одним маленьким бельмоватым оконцем, словно только что счнулась от страшного оглушительного удара и удивленно смотрела на своих по верженных соседок. Казалось, всем своим неказистым видом хатенка так и хотела сказать: «Господи, как же я долго спала, и что за это время сотворилось вокруг!» Вечные трубы на пожарище, как водится, сохранились все. Длинные и жуткие, они тянулись кверху. Пинчук невольно остановился, пора женный этими разрушениями. Кузьмич тяжело вздохнул и захватил зубами свой левый ус — так делал он всегда, когда был не в духе. «Когда же все это на ноги встанет, в порядок войдет?»— окинул Кузьмич не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2