Сибирские огни, 1951, № 2
кратно пытался привести друга в «хри стианский» вид, но безуспешно. — Ох, уж мне эта интеллигенция на фронте,— притворно сокрушался Семен. — Экипировка на ней,— как на корове сед ло. И зачем только вас, Аким, в солдаты берут? Сидели бы дома да занимались своей алгеброй. А мы как-нибудь и без вас управились бы. — Без алгебры не управишься. Слы шишь, как она бьёт,— отвечал Аким, при слушиваясь к орудийной и минометной ка нонаде. — На этой войне, дорогой мой Се мен, падо думать и думать хорошей голо вой, думать с алгеброй, арифметикой, фи зикой. ...Аким прошел половину пути и оста новился. Больше всего он боялся сейчас собачьего лая. Он знал, что если не вы терпит хоть один пес, ему тотчас же от ветят дружным лаем собаки во всех кон цах села, и тогда беды не миновать. Но село безмолвствовало, точно вымерло. Толь ко сыч плакал на старой колокольне да в чьем-то хлеву жалобно блеяла коза. Аким пошел дальше. Вот он уже пере лез через знакомую изгородь, открыл ка литку и, пройдя метровпять, оказался у крыльца белого домика. Осторожно постучал в дверь. Один раз, второй, третий. В коридоре послышались шаги. Ее шаги... Аким почувствовал это сразу, всем своим существом, каждой жил кой в теле... Шаги замерли, и потом раз дался испуганный голос, от которого у него помутнело в голове и захватило ды хание. Он молчал. — Кто там? — еще тревожнее спросили за дверыо. И только тогда он решился: — Это я, Наташа, Аким... Она коротко вскрикнула за дверью. — Это я, Аким,— повторил он и не узнал своего голоса. Щелкнула задвижка, и дверь распахнулась. Акимне двигался. Наташа подлетела к нему и повисла на его худой шее. Так он и внес ее в комна ту, легкую, невесомую. Его потрескавшие ся, жесткие губы касались ее волос.’ И так держал, пока мать Наташи, поражен ная его появлением не меньше дочери, не зажгла лампу. — Мама, мамочка!.. Это ж Аким!.. — Вижу, Наташенька, вижу!.. Боже ж ты мой, да чего ж я, старая, стою... За мерз, чай, родимый... И старушка заметалась по комнате. Теперь Аким хорошо видел лицо своей Наташи. Оно было все таким же. Пожа луй, только чуть побледнее, отчего темно- синие глаза казались еще больше, глубже и темней. Наташа тоже глядела на Аки ма, на каждое пятнышко и на каждую новую морщинку на таком родноми близ ком лице. Он сидел перед ней худой и обросший густой колючей щетиной, забыв снять очки и свой драный малахай, из- под которого падали на потный высокий лоб длинные пряди русых волос. Как. всегда бывает в таких случаях, они дол го не находили, что сказать друг другу- Потом никак не могли заговорить о глав ном для обоих и спрашивали о всяких пустяках. Аким пристально следил за На ташей и видел, как все больше темнели ее глаза, а щеки наливались неровными пятнами румянца. Наташа, видимо, хотела о чем-то спросить, но не метла сразу ре шиться. Наконец, румянец сошел с ее ли ца, она взглянула прямо Акиму в глаза, своими огромными темносинйми глазами: — Ты прости меня, но я... я хочу спро сить тебя... Скажи, как ты сюда попал? Аким понял ее и восхищенно, долго смотрел на девушку. — Меня отпустили, Наташа... всего на пять часов. Один час я уже провел в до роге. Осталось четыре. Там ждут меня то варищи... Теперь опа, счастливая, смотрела на него. Перед ней был Аким такой, каким она его всегда знала и любила,— прямой, и честный. — Глупая, злая... Как я могла так по думать о тебе! Разве мой Аким способен па такое!.. Ведь ты разведчик, правда? Аким молча н медленно кивнул головой. — Не спрашивай меня об этом, Наташа. Она рассмеялась. — Не бойся, родной. Наш отряд в ту почь делал то же, что и вы. — Откуда ты знаешь, что мы делали? — Ну, ладно, не будем об этом... Наташа оставила его и вместе с ма терью начала хлопотать на кухне. Потом не вытерпела и подбежала снова. Пыта лась стянуть с него сапоги, но в этомне .было никакой необходимости: сапоги сами слетели, едва Аким тряхнул ногами. Де вушка захохотала: — Где ты достал такие броненосцы, Аким? — А что, разве плохие? — Нет, ничего, я так... — она улыба лась, тащила его за руку па кухню, вся пылая. — Потише, Наташа, могут услы шать,— предупредила мать, приподнимая кончик занавески и посматривая на ули цу. Наташа как-то сразу погрустнела, словно беззаботная юность, вернувшаяся вместе с Акимоми во власть которой она.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2