Сибирские огни, 1950, № 6
Здесь у порога они простились. Дальше её не пустили. Сейчас онг наверное, уже лежит на столе под ярким светом специальной люстры. Над ним склонился профессор с чем-то блестящим, острым в руке. Лена вздрагивает и выпрямляется, точно от внезапной, невыносимой боли. Это она уговорила его идти на операцию. А вдруг ему будет хуже. А вдруг... Нет, самую страшную мысль Лена гонит от себя. Но зачем она всё-таки сделала это? Разве он не был ей бесконечно дорог и со своими костылями? Она вскакивает и бросается к двери, может быть, операция ещё не началась, и она успеет всё остановить. Домой! Увезти его домой отсюда. Машина Семёнова — у подъезда госпиталя. Эх, ты! — говорит себе Лена в следующий момент, почти презрительно.— Эх, ты! Смела считать себя закалённой, выдержанной. И Андрей верит в меня. Сказал тогда твёрдо: «Садись, пиши заявление». Иван Дмитриевич, Савин, Софья Васильевна рекомендации дали, ручались за меня — дос тойна! А я вот растерялась перед первой жизненной трудностью. — И к ней ещё с большей силой приходит уверенность, что операция нужна. Она берёт себя в руки и опять садится на белую скамью. Но вот дышать спокойно и ровно не удаётся. Она дышит какими-то рывками, как на морозе, когда от холода невольно задерживаешь дыхание. , «Скорей бы!»... Ей послышался заглушенный з в у к— не то крик, не то стон. Она вскочила. Прислушивается. Нет, это скрипнула дверь. Вышедший из дверей врач-ассистент не сразу узнал Лену, так осу нулось и изменилось её лицо за эти три часа. — Ну как? — бросилась она к нему. — Пока всё в порядке,— ответил он,— но окончательные резуль таты будут видны, когда он встанет. Предполагаем решительное улуч шение. — А когда это будет? — Ну, месяца через четыре-пять. В зависимости ог обстоятельств. Но у нас есть основания предполагать, что эти обстоятельства будут благоприятными. — Четыре-пять месяцев!.. Могу я его видеть? Сегодня нельзя, конечно. Приходите завтра после четырёх. Ис кренне говорю — предполагаем вполне удовлетворительные результаты. «Четыре-пять месяцев!»...— Лена медленно шла по тротуару, загля дывая в окна госпиталя, стараясь догадаться, в какую палату принесли Андрея. — Ну, что скажешь, Лёнушка? — спрашивала Аграфёна Мартемья- новна.— Как твой-то? Мытарится, сердечный, сколь времени мытарится. А всё же как,— на поправку дело идёт? — Медленно, мамуня,— она попрежнему называла её этим словом,, как в детстве.— Очень медленно. Но профессор успокаивает, и сам Ан дрей теперь крепко верит в хороший исход: лучше, говорит, ещё разок: подольше полежать, зато потом бегуном стану. — Хороший он у тебя, Лёнушка. Правильный человек. А теперь вот что разъясни мне, милая. Что же это ты глаз не кажешь? Хоть бы ког да зашла. Совсем про нас, стариков, забыла! Мне, сама знаешь, когда к тебе приходить? Семья вон какая, всех накормить-напоить нужно. — У меня семья ещё больше, мама,— вон сколько прикреплённых, и тоже всех напоить, накормить нужно. В магазине Лене нередко приходилось слышать разговоры покупа телей:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2