Сибирские огни, 1950, № 4
Было девять часов. Дверь приотворилась. Управляющий прошёл по ковровой дорожке и широко распахнул дверь. — А, это ты, Алёша! — сказал он, пожимая руку Панцыреву.— Д ай -ка я на тебя посмотрю. Отступив шага на два, он смотрел в светлое, открытое, чисто рус ское лицо Алёши Панцырева, спокойное, сильное и в то же время доб родушное. Соловьёв иногда признавался Н аталье Кузьминичне, что он любит это лицо, что, как ая бы ни была у него тревога, после встречи с Алёшей Панцыревым она обязательно рассеется. Чем дольше смотрел П авел Васильевич на Панцырева, тем шире расплывался в улыбке Алёша. Улыбнулся и Соловьёв и сказал: — Ты во-время пришёл. Посмотрю я на тебя, и на душе легче ста новится. Придётся тебя где-нибудь поближе держать. На гору к тебе не всегда побежишь, далековато . Так что хоть в личные секретари сажай . — Нет уж, — засмеялся Алёша, — чем я провинился, что меня на тихую работу ссылать? Широко улыбнулся и Соловьёв. — Ну, рассказывай. ■— З а тем и пришёл. Д а не знаю, с чего начать. Три дня назад , когда Алёша шёл через новый мост и спорил с не видимым собеседником, получилось очень просто и здорово. А теперь не было той стройности мысли, может быть потому, что собеседник нахо дился рядом , локоть к локтю, выжидающе посматривал и способен был отвечать не так мягко и покладисто, как тот, невидимый. Алёша помол чал, но дальше тянуть было нельзя, и он, потрогав малахитовую глыбу, заговорил о необходимости уплотнить время. — В этом секрет главный,— сказал он, не замечая , что уж е давно подбрасывает малахитовую глыбу на ладони. — Разобьёшь, — мягко сказал Павел Васильевич. — Что? — не понял Алёша. — Глыбу, говорю, положи. Алёша улыбнулся какой-то отдалённой улыбкой, неторопливо поло жил малахит и вышел из-за стола. — Понимаете, — сказал он, невольно став в такую позу, словно уж е нацелил перфоратор в «грудь забоя», — если я после отпалки буду стоять на руде, бурить верхние шпуры, а тем временем снизу, подо мною, эту руду убирать будут? А? Это уж е кое-что! Павел Васильевич перестал .улыбаться, упёрся руками в стол и ото двинулся к стене. — Этого, — проговорил он, — у нас ещё не было. — Ну, и что ж? — насторожился Алёша. — Не было, так будет. — Д а не об этом я! — сказал управляющий. — Осмыслить хочу! — А потом за уборку породы взяться по-настоящему — механизи ровать сколько можно, — заговорил снова Алёша. — И это верно... Соловьёв замолчал , и Алёша опять насторожился. — Не верите? — Д а нет же! — отмахнулся Павел Васильевич от подозрений Алёши. — Странно мне именно от тебя это слышать. Ведь проходку, а не что-нибудь считают на рудниках основой всего. Сократить время обу- ривания — вот над чем бьются. Взять хотя бы твой забурник. Верно я говорю? И выходит: бурщик — главный козырь. Ему почёт и уважение. Все на него смотрят. А получается, ты теперь от этой самой славы добровольно отказываешься... — Я и не подумал об этом, — признался Алёша.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2