Сибирские огни, 1950, № 3

— Кипарисы — прекрасные деревья,— возраж ает из кухни тётя Клава .— Не слушай его, Костя! —1 Когда дует ветер,— невозмутимо продолжает Василий Василье­ вич,— ветерок, так , всего баллов на шесть,— кипарисы начинают сту ­ чать друг о друга сухими ветвями, словно мёртвые деревяшки. Тени от них, как от телеграфных столбов... Одним словом, как вот от того столба, на котором у нас установлен флюгер. Кипарисы всегда одинаковы — у них нет ни молодости, ни старости. Что человек переживает, что д е ­ лается кругом — им совершенно безразлично... Я тебе потому говорю, что многие думают: кипарисы красивы. А ты знай, что это дерево — без души... — Если хочешь знать, Костя,— мечтательно вздыхает Василий В а ­ сильевич и откидывается на спинку своей кровати,— если хочешь знать — в мире нет дерева прекраснее, чем берёза. Бе-рё-за... Пока она м а ­ л ен ь к а я— она похожа на девочку в коротенькой юбочке, босиком, в платочке... Она всё время лепечет, лепечет, перебирает листьями... Толь­ ко хороший человек мож ет вырасти из. такой девочки. Вот и берёза становится взрослой. И живёт она вместе с человеком, его понимает. Зимой берёза покрыта изморозью, как изумрудной бахромой. И стоит она неподвижная, а вокруг тихо и пасмурно. К ак будто оделась, укр а ­ силась, а потом загрустила , да так и замерла. Весной она оживает. Нежится на солнце. Набирает силы. Почки на ней набухают, и хотя ещ ё нет ни одного листочка — а уж е веет от неё листвой, ароматом... Стоит так ая где-нибудь в парке культуры и отды ­ ха и смотрит на заводы. А заводы дымят, скрежещут, гул от них могу­ чий. Берёза заводов не стесняется, распускает свои листочки и ровно бы говорит: «И я с вами... Вы растёте — и я расту!» Летом берёза стоит тихая, густозелёная... Подойдёшь к ней — ветви длинные, нежные, мягкие, она ими шелестит... Можно спрятать лицо в её ветвях. Если кругом ж арко — сразу станет прохладно голове. А по­ слушаешь,— Василий Васильевич наклоняется к самому Костиному уху и шепчет: — Послушаешь берёзу, а она: «Живи, живи, живи, Костя! Живи, живи, Василий Васильевич!» А осенью — эх, Костя, дай-ка гитару! — осенью берёза янтарная. Небо над ней прозрачное, лёгкое, облака если и есть, так серебряные и где-то в самом верхнем ярусе, в стратосфере. Смотришь в такое небо, как в голубую пропасть — голова кружится, а берёза стоит, не ш елох­ нётся, не вздохнёт, листья замерли и говорит без слов...— Василий В а­ сильевич встряхивает белыми волосами, ударяет по струнам и поёт, не разжимая губ. Слов не слышно... — Да! Там, где есть берёза — может жить и не тосковать русский человек! Они долго ещё говорят о деревьях, о метро, о Кремле, а потом Костя спрашивает: — К ак вы думаете, Василий Васильевич,— я подружусь с Сашей Малышевым? — У тебя есть своё ружьё? — тоже спрашивает Василий Васильевич. — Вы ж е знаете, что есть... — Ты поймал в капкан волка? — И ещё одного маленького... — Ты не оставишь пионера в беде? ^ Ну, что вы, Василий Васильевич! — Тогда вот тебе честное слово: нет и не будет такого пионера, который не захотел бы дружить с полярником Костей! Хорошо мечтать с Василием Васильевичем!