Сибирские огни, 1950, № 2

говорили о пшенице: пахнет потом колосок, или — что с лица струится,, то войдёт в зерно, как сок. А теперь смотрю и, право, думаю: не то-о зерно! Из иного нынче сплава отливается оно. Есть и пот в нём, безусловно, но в кристаллике зерна капля нашей жизни новой солнышком отражена. И стремление к победе, и любовь, что так сильна... Вот бы завтра с грузом этим к элеватору бы! А?.. Только начали уборку, в тот же день — стране зерно! Председатель на парторга покосился: — Нужно б. Но... здесь нам надо осторожно всё обдумать. Мало сил. — Трудно? — Тру-удно. — Значит, можно! — так Ильич ведь говорил. Эту истину ты тоже заучи. Имей в виду. — Ты считаешь — сможем?.. — Сможем. Я к тому и речь веду! II и и а Радугой переливается, морем шумит-колышется степная моя красавица, думок бессонных владычица. Каждое малое зёрнышко утром зажгла, как солнышко. Колосом жмётся к колосу, тихим сияньем увенчана. Жалко вот только: голосу ей не дано человечьего! А так — понимает каждого: и как он к труду относится, п как он за ней ухаживает, и как он о ней заботится. Сказал председатель: — Товарищи! Истина эта не новая, но помните, начииаючи, что к нам всё вниманье приковано. И ниву, что нами взлелеяна, мы вычерпаем до донышка. Нельзя, чтоб было потеряно по чьей-то вине хоть зёрнышко. Где трудно комбайном,— косами возьмём её. Дело ясное!.. И нива кивает колосьями, с этим вполне согласная. Зашелестела приветливо до горизонта дальнего едва комбайнёра заметила у колеса штурвального.