Сибирские огни, 1950, № 2

его на другом краю неба, стоя на коленях, прикованный к колоде. Так вот встречала его на востоке и провожала на закате, ведя счёт ударам своего сердца, сжимавшегося тревогой за нас, наша любимая мать Тас- Баштыг и наша любимая сестра Албанчи, когда тужуметы пытали их девятью пытками. Пришло время допрашивать меня. Я сидел у входа в юрту перед дежурным тужуметом со связанными назади руками. Тужумет восседал в коричневом шёлковом халате с парчовой об­ шивкой, в плисовой остроконечной шапке с белой стеклянной шишкой на макушке и павлиньим пером. Вертя в руках табакерку, он часто от­ крывал её, высыпал щепотку на ладонь, подносил к носу, втягивал та ­ бак, раздувая ноздри и сопя. Потом он пронзительно чихал и выхарки­ вал табак на край очага. — Говори, нищий беглец, почему убежал от хозяина, которого светлый нойон назвал своим братом? Почему отдал его коня красным русским? Я смотрел на тужумета, повёртывая за спиной кисти прикрученных рук, шевеля набухшими пальцами, и молчал. Тужумет снова зачихал и застучал ногтями по табакерке. Начихав­ шись, он закатил глаза и зловеще заговорил нараспев: — Выучив девять наук, ты научишься говорить. Знаю, почему ты молчишь: твоих щёк ещё не гладил шаагай, твоей кожи ещё не целова­ ли розги. Сейчас они тебя поласкают. Проклятый тужумет! Он противнее Тас-Чалана. Тот дразнил нас кусочком бараньей кожи, а этот хочет снять кожу с живого человека. Я не хотел отвечать тужумету, но моя гортань и мой язык сами загово­ рили незнакомым мне голосом: — Не смеете бить. Я ничего не сделал — вернулся к матери, хочу в Хем-Белдире учиться, а конь понадобился партизанам. — Да-да-да! Ничего не сделал! Только прогневил нойона и насту­ пил на закон! Ты вернёшься к своему кожаю! Будешь до смерти отку­ паться за его коня! Хочешь учиться? Поучишься. Чуточку потерпи. Начнём. Дневальные палачи вцепились в мои волосы и прижали голову к своим коленям. В руках у них — кржаные мешочки с песком. Вот они, шаагай — тяжёлые, как байский кулак, жадные, как язык дракона. Сейчас они меня лизнут в щеку. Я зажмурил глаза. — Раз! Два! Три! Четыре!.. Правая щека горит и ноет, как будто из челюсти сразу вырвали все зубы. Тужумет приказал повернуть голову на другое ухо. Ещё де­ сять шаагаев: — Раз! Два!.. Слуги подняли мою голову, но продолжали держать её за волосы, ожидая приказа. > — Куда теперь пойдёшь? — спросил тужумет. Теперь у меня горели одинаково обе щеки, но ещё сильнее горело сердце. На этот раз язык не ослушался. Я сам решил ответить тужуме­ ту и крикнул: — Пойду к партизанам! По знаку тужумета меня раздели и придавили к земле вниз лицом. Пропустили вторую науку и стали учить третьей: это — манза, доска длиной в руку, шириной в ладонь и толщиной в палец. Бьют ею смаху, поочерёдно — справа и слева, как выбивают шерсть или молотят снопы. Я потерял сознание. Очнулся: кто-то льёт на меня воду, кто-то кричит: