Сибирские огни, 1950, № 2

но большую одежду. «Беда, — мелькнуло у меня в голове, — поступил в работники и сразу проспал». Я в ужасе огляделся. Землянка пуста. На стенах почти нет хомутов и дуг. Только стоит попрежнему густой запах конской сбруи. Нет и людей — от них остались только постели. Видно, пожалели рано будить, а потом забыли. Я бросился вон за Чолдак-Степаном. Во дворе темно. Ещё ночь. Он стоит у коновязи и запальчиво тычет в лошадей: — Вот гнедой конь, вот рыжий конь, вот каурый конь. Это твои кони — запрягай в сани. Понимаешь? Он потащил меня назад в землянку. Также потыкав в хомуты и седёлки, уставился на меня и молчит. Я понял, что надо более подроб­ но разобраться в принадлежностях конской сбруи. Повторяя в уме их названия, я наклонился и начал разбирать хомуты, седёлки, уздечки, вожжи. Чего копаешься, как червяк? — кричал Чолдак-Степан, вытал­ кивая меня из землянки. Запутавшись в ремнях уздечек и поводьях, которые я в смятенье сгрёб в охапку, я упал руками на край порога и сорвал кожу с ладони. Проворно вскочив, я пошёл к лошадям, волоча сбрую и обтирая кровь о подол рубахи. На конном дворе я запряг выделенных мне лошадей в сани и при­ вязал их к изгороди. Во дворе остался из батраков один Чолдак-оол. Давно закончив упряжку, он поджидал меня. — Живо сбегай — гтоешь, за сеном далеко, надо сегодня обер­ нуться два раза, — поторопил меня Чолдак-оол. Я крикнул ему на ходу: — Сейчас прибегу, ты подожди. В избе на лавке передо мной стояла кружка с чаем и корка хлеба. — Быстрей шевелись, один остался! — крикнула хозяйка. Пока я завтракал, Чолдак-оол выстроил свой обоз вдоль плетня и в хвост поставил мои упряжки. По первому знаку он готов хлестнуть головного коня и гикнуть — встал на колени в дровнях, смотрит на до­ рогу, в левой руке — вожжи, в правой — ремённый кнут. Я уселся в последние сани и собрался уже сказать Чолдак-оолу: «Готов, покатили», как из-за плетня выбежал Чолдак-Степан. — Серого жеребца кто позволил? Глаза слепые, проклятый, а-а? Что-то хрястнуло по затылку, в ушах загудело, и земля покосилась. Я потерял сознание. Очнувшись, увидел себя в санях — навзничь, весь окоченел; ноги, свесившиеся к земле, постукивают о бугорки снега. Кони трусят вверх от заимки. Подняться нет сил. Сначала перевернулся ничком, потом подтянул ноги и сел, болтая отяжелевшей головой, как жеребёнок в туче мошкары. Каурка, который бежал вслед за лошадью Чолдак-оола, и мой конь отстали от обоза. Чолдак-оол, повернув назад голову, только вы­ крикивал: — Погоняй! Погоняй! Я схватил кнут; оставив позади своего коня, потихоньку пересел на сани Каурки и, чересчур сильно размахнувшись, обжёг витым рем­ нём круп коня. Осев под внезапным ударом на задние ноги, он рванул­ ся вперёд и поскакал. Теперь его не остановишь. Он вихрем полетел мимо Чолдак-оола обочиной дороги и, снова свернув на дорогу, помчал в открытую степь, как на скачках. Скоро уже сворачивать вправо на луга в Кыс-Кежиге, где стоят стога Чолдак-Степана. Но какое до этого дело обезумевшему коню. Он проскочил поворот и понёс меня по дру­ гой дороге. Чолдак-оол гонится за мной и рывками, каждым взмахом: