Сибирские огни, 1950, № 2

— С малолетства я ходил в лесорубах, под Вяткой. Пилы там з а ­ велись недавно. Всю жизнь я простукал на лесосеке, рубил топором — на таких промышленников, как твой Степан. Мой топорик со мною состарился. Сказав так, Тиунов достал из чехла топор и прижал его шершавую щёку к своим губам. Топор и вправду состарился: углы его истёрлись, округлились, он стал похож на старинную секиру. Я хорошо понял, что этот сухопарый, бойкий старик одного корня с нами и потому не любит он своего зятя, а дочь Наталку проклинает за то, что она оторвалась от своего ствола и прилепилась к Степанову гнезду. В мой первый приход хозяйка молча выслушала Степана. Не глядя на меня, она взяла лежавшую под умывальником деревянную миску, поставила на табуретку около порога, налила супа, разломила пополам кусок хлеба и положила на табуретку рядом с миской. — Садись, быстро ешь, рано на заре надо вставать. Чего развалил­ ся, нехристь? Я стал перед скамейкой на колени. Картофельный суп и лакомая горбушка хлеба показались мне очень горькими. Я не мог понять, за что Наталья Прокопьевна меня ругает, когда я ещё ничего не успел сделать. Я быстро поел всё, что мне дали. Смотрю — идёт по двору Чолдак- Степан, на руках у него много разного тряпья, он говорит: — Утром с Чолдак-оолом поедешь за сеном. Оденешь вот это. Он опустил передо мной поношенный халат и бросил на пол ста!- рые бродни*. В куче тряпья я нашёл шапку-ушанку. Правда, у неё од­ ного уха недоставало. Я спросил Чолдак-Степана: — Где буду ночевать? Он показал на землянку в углу двора: — Там развешивается сбруя, хомуты, работники спят со всей сбруей, Я взял в охапку свою одежду и пошёл в сарай. Это была полузем­ лянка. По стене в один ряд пробуравлены дырки, в них забиты колыш­ ки. Вдоль стены была настлана солома. Поверх соломы брошены покры­ вала. Я увидел среди них и старенькие потники, служившие одеялами, и бывшие холщевые халаты, и даже дохи с облезшей шерстью. — Вот это твоё место. Здесь будешь спать и есть будешь здесь Зря не сиди. Раздевайся, ложись. Д ав мне такой наказ, Чолдак-Степан удалился. В землянке людей не оказалось. Но было уже поздно. Я улёгся один и скоро заснул. Проснулся от стука и возни. Захлопывалась и раскрывалась дверь. Вместе с холодным воздухом в землянку ворвался дегтярный, потный запах. Это вошли со сбруей, с хомутами, седёлками батраки Чолдак- Степана. Они развесили хомуты по колышкам на стене. Их было около десяти человек. Среди них были и мои знакомые: стройный и, видимо, очень сильный, с живыми пристальными глазами, в таком же, как я, полушубке и в броднях Тарбаган, маленький и толстый Чолдак-оол, высокий с горбатым носом Пётр Сидоров, Родион Елисеев, Данилка Рощин и еще несколько человек. Вошла Наталья Прокопьевна, она поспешно поставила на землю перед настилом еду в общей миске и в лукошке сухари. Попрежнему не глядя на нас, она сердито сказала: «Нечего сидеть, скорее ешьте» и, прижав двумя пальцами нос, как будто она боялась вдохнуть спёртого воздуха, выбежала из землянки. * Б р о д н и — сапоги из сыромятной кожи.