Сибирские огни, 1950, № 2
3i их, как недавно боялся сыновей кулака Мекея, но даже начинал ску чать, когда их долго не видел. Пролетело второе лето. Мы перенесли наш чум в деревню и поста вили на лугу против бани. Перед зимой мать ушла навестить Кангый и Пежендея. Оставшись один, я стал ещё больше привыкать к жизни среди домов. День провожу среди деревенских детей. Ночью незамет но пробираюсь к одному из крестьян, ложусь у печи под стол и нежусь в тепле. Бывал я во многих домах, но чаще всего ходил к Санниковым. Максим Санников был самый высокий крестьянин из всех, встре ченных мной на Каа-Хеме,— сухой и длинный, как лиственница. Го ловой он доставал крышу своей избы. Сыновей у него было двое: один глухой, Ванька, другой Сергей, оба старше меня. Матери они лишились несколько лет назад. Из разговоров соседей я узнал, что Санников приехал из центральной России в Сибирь искать свободной земли и вольной жизни. Помещик отобрал у него пахоту. В то время были кре стьянские бунты. Санникова преследовали. Во время скитаний он поте рял половину семьи: жена умерла от болезни, старший сын был на к а торге, оттуда бежал и пропал без вести, дочь утонула в горной реке. Ванька оглох, ныряя между льдин в воду, чтобы спасти сестру. Я никогда не забывал своего первого друга Ваньку Родина, по прозванью Кривого. Но за короткое время я ещё ближе сошёлся с глу хим Ванькой — сыном Санникова и подружился с его братом и отцом. Вечером я приходил к ним, забирался под стол и ложился спать, как в своём чуме. Утром кто-то теребит меня за голову. Просыпаюсь. Это Максим Санников. — Ты опять забрался под стол? Вставай, вставай! Услышав его голос, я выползаю и вскакиваю. Бывает и так. Санников берёт меня за ноги и вытаскивает из-под стола. Посмеивается, качает головой: «Крепко спишь, крепко спишь!» Показав на миску с картошкой, а то и с оладьями, он приговариваег: «Проспишь— пеняй на себя. Есть их нужно в пору, когда от них пар идёт, когда они сами в рот просятся» — и подсаживает меня к столу, за которым уже сидят Ванька и Серёга. Один подмигивает мне, другой весело щурит глаза, пододвигая миску ближе к моему краю. Я думал: «Как хорошо человеку с таким отцом, как Санников, и с такими братья ми, как Иван и Сергей». И в самом деле Санников стал мне родным отцом, а его сыновья — старшими братьями. Но счастье моё длилось недолго. Однажды я услышал такой раз говор: «Как жить,— говорил Санников,— если в устье Терзига всю зем лю захватил Михайлов. Какая радость снова попасть в кабалу. При дётся перекочевать под Таннуольский хребет. Вчера я пошёл в степь накосить сена на корм коню. Михайлов сам прибежал, вбил кол в зем лю, сказал: «Моя земля, поставлю здесь изгородь — не смей косить». Выходит, всё устье Терзига стало его пахотой, и на Кыс-Кежиге сено кос — er0i а дальше тоже везде натыкал кольев — хочет маралов раз водить. Куда деваться?» Что произошло и кто такой Михайлов — я не понял, ясно было одно: уедет мой отец и братьев моих заберёт. С плачем провожал я Санниковых, а когда вернулся к их пустой избушке, ещё горше заплакал и побрёл в свой чум. Много времени спустя, Санниковы вернулись, но к тому времени в моей жизни произошли большие перемены.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2